Юрий Коротков - Мадемуазель Виктория. Повесть

Арабчата-школьники играют на площади в футбол, совсем как в Москве. Ранцы - вместо ворот. Закусили зубами иолы халатов и гоняют мяч среди прохожих.

Рядом строители в мокрых от нота халатах таскают на голове тазы с дымящимся асфальтом.

Их объезжает странная процессия. Шестерка лошадей катит двуколку на тонких колесах. Колеса выше человеческого роста, а на повозке - маленький дворец с башенками. Оркестрик играет что-то веселое. Вся процессия в белом: музыканты в белых галабиях, маленький белый дворец увит каллами, спицы колес в белых лентах. Даже лошади в белых халатах, только уши торчат.

Если бы не печальные лица людей, ни за что не догадаешься, что это похороны.

Перед повозкой идут плакальщицы в белых рубашках до пят. Они плачут настоящими слезами и рвут распущенные волосы. Плакать над чужим гарем - это их работа, за слезы и вырванные волосы они получат несколько фунтов.

А когда умерла бабушка Алена в Марфине - сестра бабушки Софьи, все-все было по-другому. Играла самая печальная музыка, какую только можно представить, вся деревня надела черные одежды, и зеркала занавесили черным, и не было плакальшиц - все плакали сами, и Вика плакала до самой ночи, пока не заснула.

А в Египте цвет печали - белый. Белый цвет - снег, смерть. А черный - земля, жизнь. Поэтому египтянки ходят в черных рубахах - малайе.

Все наоборот в стране Египте.

Не успела Вика загрустить, как уже улыбается: в маленькой мечети свадьба. На свадьбе все, как и должно быть, - невеста в фате и белом платье с кружевами, пышном, как торт безе, и жених в черном фраке вышагивает, как грач по борозде.

Люди выстроились коридором от дверей мечети до свадебной машины и бросают цветы под ноги жениху и невесте.

Невеста смеется, прикрывая смуглое лицо фатой. Какой удивительно красивый народ - египтяне! Тонкие лица, вьющиеся черные волосы, кожа с золотым отливом, а улыбка такая, что освещает все лицо…

И Вика обязательно выйдет замуж, как только вырастет. И у нее будет платье-безе с фатой. А в доме, наконец, появится ровесник, можно будет играть с ним с утра до вечера, и никому не надо спешить домой. Братья Сашка и Сережка уже совсем взрослые, скоро приведут своих невест и забудут о Вике.

Как они там, в Москве? Наверное, варят порошковый суп, грязную посуду складывают в ванну. Когда Вика с мамой прилетели в отпуск, ванна была уже до краев полна тарелками, чашками и кастрюлями, а Сашка поливал их из душа - мыл, значит…

Вот знакомый магазинчик «Синдбад-мореход». Вместо двери с притолоки свисают цепочки. В витрине - большой шоколадный парусник. Плывет, задрав нос, по кремовым завиткам пирожного моря.

Через два года, когда кончится срок папиной работы в Египте, они купят такой парусник и повезут его домой. Так папа решил в первый год жизни здесь.

Хозяин сладкого магазина, полный араб в европейском костюме, с золотой цепочкой на животе, выходит из-за прилавка, с достоинством кланяется гостям:

- Сайда, мадам, сайда, мадемуазель Вика.

Поклоном хозяин встречает только постоянных покупателей - показывает, что узнал их. Но только для Вики он выходит из-за прилавка - это особая честь.

Когда в Каир приезжала советская делегация, Вика показала хозяину «Синдбада», как написать по-русски: «Мир» и «Дружба». Слуги перерисовали русские буквы на большие плакаты и вывесили их под неоновой рекламой.

Тогда хозяева соседних магазинчиков - и обувного, и оружейного, и фруктового - разослали слуг искать русскую мадемуазель. И вскоре пол-Замалека пестрело плакатами. Так что теперь Вика везде почетный гость.

Мама покупает две булочки. Больше неудобно, даже если хозяин выходит к тебе из-за прилавка. Мама-Лисицына однажды потребовала двенадцать булочек.

- Мадам, хлеб засохнет, - удивился хозяин «Синдбада».

- Я хочу двенадцать булочек! Я плачу за них! - разбушевалась мадам Лисицына.

- Мадам, в «Синдбаде» всегда есть свежий хлеб, зачем же покупать его впрок?

Кончилось дело тем, что гостья ушла с полным пакетом хлеба, а в другой раз хозяин не поднял головы ей навстречу. А если хозяин магазинчика не поднимает головы - больше сюда не ходи. Хоть проси, хоть кричи, он не двинется с места. Здесь директора нет, жаловаться некому.

- И поделом, - сказал тогда папа возмущенной Лисицыной. - Мы в чужой стране. А в чужой монастырь со своим уставом не лезь!..

Вика принимается выбирать пирожные.

- Вот это, - указывает она на прилавок.

- Мадемуазель будет есть это пирожное? - спрашивает озадаченный хозяин.