Владимир Железников: Хорошим людям - доброе утро

«Может, и он, Мотрюк, когда-нибудь поймет, - подумал я, - что нет на свете никакого Иеговы, а есть только люди».

Новенький сидел на последней парте. Его нельзя было не заметить: у него были ярко-рыжие волосы.

- У нас новичок, - сказал Левушкин.

- Откуда ты приехал? - спросил я.

- Наш дом снесли. И мы получили новую квартиру,

- Твоя фамилия?

- Княжин.

- А как ты занимался по физике?

- Это мой любимый предмет.

Все-таки он был очень рыжий, и я невольно смотрел на его волосы и не видел лица.

Я начал объяснять новые формулы. Каждый раз, когда я поворачивался к доске, чтобы написать формулу или нарисовать чертеж, Левушкин шептал и хихикал за моей спиной.

- Не мешай слушать, - донесся до меня голос Княжина.

Я оглянулся: у Левушкина был такой растерянный вид, точно он хлебнул горячего чаю, сильно обжегся и не знал, то ли выплюнуть этот чай, то ли проглотить.

- Княжин, - сказал я, - пойди к доске и реши задачу по новой формуле.

Он быстро решил задачу и четко, без запинки все объяснил. Мне понравилось, как он отвечал. У нас многие ребята в классе говорили лишние слова, а Княжин нет.

После звонка, когда я выходил из класса, то услыхал голос Левушкина:

- Видали, какой? Я ему мешаю. Первый день и уже наводит свои порядки. Академик Фок! Пошевельнуться нельзя. Рыжий, да еще подлиза.

- Я и сам знаю, что рыжий, - спокойно ответил Княжин.- А ты дурак, раз дразнишься. Это совершенно точно.

Через неделю я увидал у старшей вожатой списки ребят, записавшихся в разные кружки. В физический кружок первым записался Княжин. «Хорошо, - подумал я.- Княжин - парень что надо».

Я полистал списки других кружков, и в каждом списке наталкивался на фамилию Княжина. И в зоологическом, и в математическом, и в спортивном. Только в кружок по пению он не записался.

На перемене я окликнул Княжина.

- Зачем ты записался во все кружки? - спросил я. - По-моему, это несколько легкомысленно?

- Мне надо, - ответил он.

- Может быть, ты не знаешь, что увлекает тебя больше всего?

- Нет, я знаю, - упрямо ответил он. - Но мне надо. Это моя тайна.

- Тайна это или не тайна, - сказал я, - но на занятия физического кружка можешь не приходить. Если ты будешь работать в зоологическом, математическом и спортивном кружках, то на физику у тебя не останется времени.

Княжин очень расстроился и даже побледнел. Я пожалел, что так резко с ним разговаривал: все-таки он еще мальчик.

- Я должен все знать, я должен быть незаменимым, - сказал он. - Я буду пилотом космического корабля. Я никому этого не говорил, но вы меня заставили.

- А-а! - протянул я. И впервые посмотрел ему прямо в лицо. Под рыжим чубом у него был выпуклый лоб, а глаза были голубые и отчаянные.

«Этот долетит, - подумал я, - этот долетит!» Я вспомнил, как во время войны прыгал с парашюта, и как это страшно, когда прыгаешь в пустоту. Посмотришь на далекую землю, на деревья, похожие всего лишь на бугорки мха, на реки, с дождевой ручеек, и хочешь ты этого или не хочешь, а подумаешь: вдруг парашют не откроется? И тогда земля делается не желанной, а страшной. «А ведь тем, кто полетит в Космос, будет еще страшней. Но этот псе равно полетит».

- Тогда я не возражаю, раз такое дело, - сказал я.

- Спасибо, - ответил Княжин.

За три месяца он не пропустил ни одного занятия физического кружка. А потом вдруг перестал ходить. И на уроках он был рассеянным и даже похудел.

- Княжин, - спросил я, - почему ты бросил кружок? Не успеваешь?

Он поднял на меня глаза. Это были глаза другого человека. Они были не отчаянные, а печальные и потеряли голубой цвет.

- Я еще буду ходить, - ответил он.

Левушкин мне сказал (он подружился с Княжиным):

- У него большая неприятность. Рассказать не могу, но большая неприятность.

Я решил поговорить с Княжиным на днях, но случай свел нас в этот же вечер. Я стоял в книжном магазине у прилавка и вдруг услыхал позади себя знакомый голос:

- Есть что-нибудь новенькое?

- Мальчик, - ответила девушка-продавец, - не может быть каждый день что-нибудь новенькое. Ты заходил бы раза два в неделю.

Я оглянулся. Передо мной стоял Княжин, но что-то незнакомое было в выражении его лица. Я сразу не догадался, а потом понял: у него на носу красовались очки. Маленькие ребячьи очки в белой металлической оправе.

Минуту мы стояли молча. Княжин стал пунцово-красным, у него покраснели щеки, уши и даже нос.