Мигель Делибес - Опальный принц

— В общем, сеньора, если вы мной недовольны, то смотрите.

Мама остановилась.

— Да, Доми, — сказала она. — Я вами недовольна. Так что решайте сами.

Держа Крис на руках, Мама застучала каблуками по коридору. Кико бежал за ней и спрашивал:

— Ты не будешь шлепать Крис?

И Мама ответила ему тем же тоном, каким только что говорила с Доми:

— Нет, она еще маленькая. Она не виновата. Если кого и шлепать, так других, тех, кто в этом виноват. А она еще маленькая и не понимает, что делает.

Глаза Доми распухли, она держала в руке белый платочек и казалась намного старше. Витора включила транзистор, чтобы развеять тяжелое молчание. У нее тоже были красные глаза, и она двигалась по кухне медленно и нехотя. Доми сказала:

— Да тут еще Фемио. Думаешь, я заслужила такое обращение? Сколько раз он говорил: «Сеньора Доми, вы для меня как мать». Сама видишь, какая мать! И ведь уехал-то не на день, не на два.

Витора остановилась перед ней:

— Ну довольно, сеньора Доми, хватит. Не приставайте ко мне. Я уже слышала это двадцать раз. Что вы теперь от меня хотите?

— Чего ты окрысилась? Я не сказала ничего такого, чтобы ты на меня шипела.

Низкий размеренный голос повествовал из транзистора: «А тем временем бедный подкидыш Мария Пьедад подросла и стала совсем взрослой, и вот холодным зимним утром она пришла наниматься на работу в дом сеньоры маркизы».

Витора кивнула на приемник:

— Вот увидите, окажется, что это ее дочка.

Кико, сидя на корточках, возил что-то по полу, и, когда снова воцарилась тишина, в которой слышался только сладкий, чуть гнусавый голосок Марии Пьедад, он встал на ноги и сказал Доми:

— Не уходи, Доми, я не хочу, чтобы ты уходила.

Доми оттолкнула его:

— Это ты виноват. Если я ухожу, так все из-за тебя, ясно?

— Нет, Доми.

— «Нет, Доми», «нет, Доми», а кто раскрасил Крис?

— Она сама.

— Сама, сама… Думаешь, Доми совсем без понятия, хлопает ушами?

— Я не хлопаю ушами, Доми.

— Ну вот, — сказала старуха. — Ты еще мне грубишь.

Глаза Кико погрустнели.

— Я не грублю, Доми, — сказал он. — Я просто с тобой разговариваю.

Транзистор вещал: «Сеньора маркиза уже не могла обойтись во дворце без юной Марии Пьедад. И вот однажды весенним вечером она сказала: «Мария Пьедад, ты девушка красивая и скромная…»

Кико вышел из кухни в глубокой печали; он закрыл дверь, и сеньора маркиза закрыла рот. В комнате направо было темно, и он повернул налево, в гостиную.

Мама сидела под лампой и вязала, вытягивая нитку из серого клубка, а позади нее, лежа на светло-зеленом ковре, Кристина играла большой серебряной зажигалкой. Хуан, держа на коленях «Покорение Дальнего Запада», сидел против Мамы. Мама нервничала, и казалось, будто ее волнение искрой слетает с конца спиц всякий раз, как они ударялись одна о другую. Кико подошел ближе. Не глядя на него, Мама сказала:

— Убери оттуда руки.

Кико убрал руки с подлокотников кресла и застыл, держа их на весу, не решаясь шевельнуться, чтобы не вызвать новую вспышку гнева. Он тихо сказал:

— Мама, я не хочу, чтобы Доми уходила.

— Пойди и скажи ей.

Кико подождал немного, потом продолжал:

— Если Доми уйдет, она больше никогда-никогда не вернется?

— Придет другая, — сказала Мама.

— Я не хочу другую.

Он присел на краешек кресла, вытащил из кармана гвоздик и тюбик из-под пасты и, зажав гвоздь двумя пальцами, стал его крутить.

— Что там у тебя? — спросила Мама.

— Гвоздик, — он протянул его Маме, — возьми, чтобы Крис не укололась.

Но Мама считала петли и пробормотала: «Минутку», и, пока Мама шептала, как шепчут старухи, молясь, Кико вдруг почувствовал, что ему надо в уборную, и крепко сжал ноги, весь покраснев от натуги; когда Мама сказала: «Давай сюда», он ответил: «Что?», и Мама подняла глаза и сказала:

— Гвоздь, куда ты его дел?

И увидела, что он сидит весь красный. Она повысила голос:

— Куда ты дел гвоздь? Ты его проглотил?

Боясь ей противоречить, Кико кивнул. Мама вскочила и обеими руками подняла его лицо:

— Ну говори же, ты вправду проглотил гвоздь?

— Ага, — робко сказал Кико.

— Вставай, вставай сейчас же! — завизжала Мама, и Хуан положил книжку на низенький столик и с завистью посмотрел на брата, а Мама шарила по столу, по креслу, по полу и повторяла: «Боже, боже мой, что за ребенок, за ним не углядишь». Она поднимала ковер и говорила Хуану: «Ну помоги же мне», и они вдвоем принялись переворачивать все вверх дном.