Альберт Цессарский: О чем говорил мальчик

- Ты не смеешь! Не смеешь!

Но Боголепов посмел - он был сильнее.

А я испытывал завистливое почтение к этому старшине, чьи нервы достаточно огрубели, чтобы не жалеть мышонка.

На пороге появилась медсестра и выкрикнула:

- Воронихин Григорий, к доктору!

Гриша прыгающими руками надел очки и, в упор глядя на слегка побледневшего Боголепова, сказал:

- Не сомневайтесь, я непременно попрошусь в вашу роту! - и быстро пошел в медпункт.

Зимой 1941 года части Московского добровольческого комсомольского полка стояли на западных подступах к Москве. В один из первых дней декабря мотоциклист вез меня в штаб. Группа, в которую я был зачислен, больше трех месяцев действовала отдельно от полка и только сейчас вернулась в Подмосковье. Дорога вилась лесом. Все вокруг было упаковано в сверкающий снег, как в вату,- земля, кусты, деревья. Яркое солнце, валенки, полушубок и ушанка обманывали - не верилось, что мороз под сорок. И на душе было светло - после тяжелых октябрьских дней, когда немцы подошли вплотную к Москве, чувствовалось, что наше наступление не за горами. Я выскочил из коляски на глубокий, звенящий снег и пошел, не проваливаясь, к опушке. Там в небольшом лесном селении разместился штаб.

У штабной избы на снегу сидела ворона - она казалась огромной оттого, что распушила перья. Я прошел совсем близко, но она не взлетела, даже не шевельнулась, только искоса повела на меня глазом. Когда я оглянулся на нее с крыльца, она уже лежала на боку. По какой-то неуловимой связи я вспомнил Гришу - где он теперь и по-прежнему ли жалеет мышей и замерзающих птиц? Или четыре с половиной месяца войны изменили его, сделали таким же, как тот лихой парень с черным чубом?

- Стой! Кто такой?-тотчас же отозвался Гриша и шагнул с крыльца навстречу.

Это было как в сказке. Он охранял штаб! Гриша! Я бросился его обнимать.

- Погоди, погоди! - улыбаясь, отбивался он.- Я ведь на посту.

- Гриша, где ты, как ты, почему здесь? Как воюешь?

Из треугольника ушанки глядело все такое же доброе его лицо, только щеки втянулись и глаза ввалились.

- Эх, брат, не спрашивай! Черт меня дернул попроситься в этот взвод! Заколдованный взвод: как только нужно кого-нибудь отправить в тыл, или сопровождать машины с продовольствием, или еще столь же «боевое» задание подальше от фронта - выбирают нас. Теперь вот назначили в охрану штаба. Это значит, что здесь даже порядочной воздушной тревоги ни разу не объявят, вот увидишь. Так и войну кончу, не услышав ни единого выстрела. Позор. И тоска.

- Как же так? Я думал, ты в разведке. Ведь, помню, в первую неделю в лагере на учениях ваша рота лихо ходила в атаку. Впереди Боголепов со своим черным чубом - ура!..

- Это он и теперь умеет,- каким-то странным тоном сказал Гриша и заговорил о другом.

Очевидно, Боголепов услышал нас - он рванул дверь и высунулся, весь в желтых скрипящих ремнях, с маузером на боку, с кубиком в петлице, какие носили тогда младшие лейтенанты.

- Разговорчики на посту! Воронихин!

Его черные, чуть навыкате, как лакированные, глаза уставились на Гришу. Он презрительно оттопырил нижнюю губу:

- Ты, штатская твоя душа, сделаю я из тебя солдата или нет? - Он глянул на меня: - Вам кого?

Я объяснил, что привез пакет командиру полка.

- Здесь, кроме телефониста, сейчас никого нет. Все у комиссара. Третий дом отсюда.

Я кивнул Грише:

- Еще увидимся.

Уходя, я слышал, как Боголепов продолжал выговаривать:

- Имей в виду, на боевое задание не возьму! Мне в бою добрячки-слюнявчики не потребуются! Имей в виду!..

Селение состояло из пяти-шести дворов. Если не считать нескольких солдат, разводивших на снегу костер, да часовых у крылечек, да двух грузовых машин, крытых брезентом, и старой легковой «эмки», здесь ничто не говорило о том, что фронт рядом. Трубы мирно курились голубоватым дымком. Женщина в больших валенках и рыжем кожухе, накинутом поверх головы, бежала по скрипучему снегу с ведром. Было тихо.

Я уже миновал две избы, когда с той стороны, откуда я приехал, с шоссе, донесся плотный рокот множества мотоциклетных моторов. Потом все разом стихло. И только одиноко и жалобно протараторила длинная автоматная очередь. Секунда тишины. И сразу оглушительная стрельба со всех сторон. Только сейчас я заметил среди деревьев землянки,- оттуда ко мне бежали солдаты, на ходу надевая полушубки, падая, стреляя, снова перебегая вперед. Вокруг стали коротко, негромко посвистывать пули. Я оглянулся. От шоссе к хутору бежали немцы. Их было неправдоподобно много. Я увидел, как на крыльцо избы, у которой я только что был, выскочил Боголепов. Изба уже была окружена. Он заметался на крыльце, снова скрылся в доме…