Станислав Олефир - Когда я был маленьким, у нас была война…

Тося кормила Федю, затем принималась помогать. Подавала инструмент, вытирала с Фединого лица капельки пота или просто сидела и смотрела, как он работает.

Где-то к полуночи с ремонтом обычно заканчивали, в топке горел огонь, и приборы показывали, что паровоз просится в путь. Федя садился на место машиниста, Тося – ему на колени, и в таком виде совершался пробный пробег от депо до поворотного круга.

В те годы любимой у молодежи была песня о трактористе Петрухе:

А вот Федя катал любимую на паровозе. До поворотного круга и обратно. Снова до круга и снова обратно. Пока не приходил к выводу, что с машиной все в порядке. Тогда Тося бралась за висящую над головой петлю, открывала клапан и посылала всему миру победный гудок. Громкий и длинный. В диспетчерской, на стрелках и даже у нас в селе узнавали, что Федя с Тосей вдохнули жизнь в еще одну заболевшую машину.

Какое-то время они сидели и любовались своей работой, после спускались вниз и шли к стоящей в углу депо вырезанной из паровоза будке. Когда-то в ней был тренажер для молодых машинистов, потом ее занял Федя. Хранил инструмент, запасные части, переодевался в спецовку. Здесь же стоял сбитый из досок топчан. На этом топчане Федя с Тосей и оставались до утра.

Раньше Тося работала в колхозе, но, когда перешла к Феде, на поле почти не показывалась и, само собой, не выработала положенных трудодней. В наказание у нее отрезали больше половины огорода и запретили пасти корову в общественном стаде. Могли и судить, но, к счастью, в одну из ночей начальник станции заглянул в депо – проверить, как идет ремонт паровоза под военный состав. Там познакомился с Тосей, поел ее борща и распорядился оформить ее сторожем депо. Никто никогда это депо не охранял, да и кому могли понадобиться паровозы? Все равно оформили. К тому же одну-единственную. Получалось, сутки депо находилось под охраной Тоси, а трое – тащи эти паровозы куда хочешь.

Но Тосю все это не волновало. Любовь к Феде так застила ей глаза, что кроме него ничего она не видела и не слышала. Варила борщи да вареники, носила в депо, устроила в пустой паровозной будке настоящую постель. С пуховыми подушками и марселевым [10]покрывалом. Даже вышитую петухами шторку повесила на окно. Над топчаном пристроила Федину фотографию. Молодого, красивого, со значком почетного железнодорожника и двумя медалями.

Хату тетки Василины тоже не забыла. Выбелила и изнутри, и снаружи, да еще и подвела сажевой краской. Скамейку у ворот выкрасила под паровоз: снизу черная, сверху красная, посередке белая. Все делала с песнями и великой радостью. Наша мама давно оттаяла к Тосе и приглашала вместе с Федей в гости.

Потом началась война, и почти все мужчины ушли на фронт. Лишь те, кто работал на железной дороге, получили бронь. Теперь Тося в селе почти не появлялась. Днем помогала Феде ремонтировать паровозы, ночью варила еду для всей смены. И всё под бомбами. Станция-то узловая, считай, вся Украина через нее едет. Даже когда немцы заняли Запорожье, продолжали грузить эшелоны и отправлять на восток. Лишь после того как немецкие самолеты разбомбили мост через Конку, все остановилось. Теперь ни отправлять эшелоны, ни уехать самим не было возможности.

Когда пришли немцы, всем оказавшимся в оккупации железнодорожникам приказали явиться на работу. Иначе – расстрел. Снова утром и вечером у нашего села останавливался пригородный поезд, только теперь в паровозе вместе с машинистом ездил немец с винтовкой. Этот немец и убил Федю.

В то утро в паровозе что-то не заладилось. Федя, услышав подозрительное сипение, погрозил машинисту кулаком. Это не понравилось и без того разозлившемуся за задержку поезда немцу, и он выстрелил в Федю из винтовки.

До вечера Федя лежал у железнодорожной насыпи под охраной двух полицаев, вечером его перенесли в нашу хату, обмыли, переодели, а на рассвете похоронили. Там у насыпи – несколько глубоких оставшихся от бомб воронок, в одну из них Федю и закопали. Мама говорила, Феде так даже лучше. Будет лежать и слушать свои паровозы…

Ни мама, ни тетка Кунька, ни полицаи, которые закапывали Федю, Тосе ничего не сказали. Молчали и остальные. Все боялись, что кинется искать убившего Федю немца и наделает беды. Немцы-то могли расстрелять просто за недобрый взгляд, а у Тоси одним взглядом не обойдется. Как-то одна из соседок за то, что живет с Федей без всякой регистрации, обозвала Тосю шлендрой, так Тося вцепилась ей в косы. А здесь – Федя!