Сельма Лагерлеф - Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

Успех, выпавший на долю глухарей, лишил покоя тетеревов. Но свободного «певчего» дерева, где бы они могли рассесться, не было, и тетерева ринулись на поросшую вереском площадку для игрищ. Из высокого вереска выглядывали лишь их красиво колыхавшиеся хвосты в виде лиры и тонкие клювы. Эти лесные петухи тут же забормотали, забулькали свое.

— Орр-орр-орр! Чуф-ши-ши-ши! Чуф-ши-ши-ши!

Только тетерева начали состязание с глухарями, как случилось нечто неслыханное. Воспользовавшись тем, что все звери и птицы были поглощены тетеревиными играми, один из лисов тихонько прокрался к скалистому пригорку, где расположились дикие гуси. Ступал он крайне осторожно и незаметно для других взобрался почти на самую скалу. Но тут вдруг какая-то гусыня все-таки увидела его и, не веря, что лис может тайком забраться к гусям с добрыми намерениями, подняла крик:

— Берегитесь, дикие гуси, берегитесь!

Лис схватил гусыню за горло, скорее всего чтобы заставить ее замолчать. Но дикие гуси уже услыхали крик и все до единого поднялись в воздух. На опустевшей скале животные увидели Смирре-лиса с мертвой гусыней в зубах.

За столь бесчестное нарушение мира в день игрищ Смирре-лиса постигла такая суровая кара, что до конца дней своих пришлось ему сожалеть о том, что, не сумев пересилить жажду мести, он пытался вот так вероломно добраться до Акки и ее стаи.

Смирре был мигом окружен целым полчищем лисов и лисиц, которые и вынесли ему приговор согласно древнему закону: нарушивший мир в день великих игрищ должен немедленно отправиться в изгнание. Ни один из лисьего народа не пожелал ходатайствовать о смягчении приговора. Все знали, что просителей тут же изгонят с места игрищ и никогда более не дозволят ступить туда лапой. Так Смирре был единодушно объявлен вне закона, отныне ему запрещалось пребывать в Сконе. Лиса отлучили от жены и родичей, от охотничьих угодий, отчей норы, мест отдыха и убежищ, которыми он владел доныне, и предоставили право искать счастье на чужбине. А чтобы все лисы и лисицы в Сконе знали, что Смирре вне закона в здешних краях, старейший из лисов прокусил ему кончик правого уха. Почуяв запах крови, завыли и бросились на Смирре молодые лисы. Поневоле пришлось ему спасаться бегством. По пятам преследуемый молодыми лисами, он с позором удирал с горы Куллаберг.

Глухари и тетерева продолжали тем временем свои игрища. Птицы были так поглощены собственным токованием, что не заметили даже разбойничьей выходки Смирре.

После игрищ лесных птиц зрители увидели боевые турниры благородных оленей из Хеккеберги. Несколько пар оленей состязались одновременно. Стремительно бросались они друг на друга, сшибаясь и сплетаясь ветвистыми рогами и всячески стараясь оттеснить друг друга назад. Поросшие вереском кочки так и летели у них из-под копыт, пар клубился из ноздрей, из глоток вырывался жуткий рев, по взмыленным бокам стекала пена.

На скалистых пригорках царила мертвая тишина — все затаили дыхание. У восхищенных животных пробуждалась и отвага, и сила, готовность к борьбе и приключениям. Они не испытывали вражды друг к другу, и тем не менее на всех скалах воинственно хлопали крылья, топорщились хохолки, точились когти. Продли благородные олени из Хеккеберги еще немного свои состязания, на скалах началось бы страшное побоище. Всех охватила жгучая жажда жизни, желание показать, что они тоже преисполнены силы. Кончилась зимняя спячка!

Но благородные олени вовремя прекратили свои состязания, и тотчас от скалы к скале пронеслось:

— Теперь черед журавлей!

И вот со скалистого пригорка заскользили на пустошь серые, точно окутанные сумеречной дымкой, огромные длинноногие птицы со стройными шеями и маленькими головками, увенчанными хохолками из красных перьев. В каком-то таинственном забытьи соскальзывали они вниз и кружились, не то паря в воздухе, не то легко касаясь земли. Затейливо приподняв крылья, птицы исполняли какой-то сказочно прекрасный, невиданный танец. Казалось, будто серые тени затеяли игру, за которой едва ли в состоянии уследить взор. Не у туманов ли, витающих над уединенными болотами, обучились птицы этому танцу?

От пляшущих журавлей веяло каким-то волшебством. И все, кому никогда прежде не доводилось бывать на горе Куллаберг, поняли, почему этот весенний праздник носит название Журавлиные пляски. В них таилось нечто странное, даже дикое, хотя чувства, которые они возбуждали, были сладостные и томительные. Никто и не думал больше о битвах и сражениях. Зато все они — крылатые и бескрылые — жаждали теперь одного: отрешившись от тяжести бренного тела, тянувшего вниз, к земле, подняться в бесконечные выси, вознестись над облаками, поглядеть, что там, над ними.