Донат Шайнер - Сорванец

В пасхальную субботу мы ходили колядовать. «Дайте ради пасхи колечко колбаски…» — пели мы. Но в основном колядовщиков одаривали яйцами-крашенками. Я ходил колядовать ко всем, у кого были куры. Набравшись смелости, я зашёл даже в несколько городских домов. Попытка не пытка: что, если какая-нибудь барыня тоже даст мне крашенку? Или угостит меня ломтём кулича, а куличи у городских, наверное, хороши: сахарные, а может, даже с орехами и с изюмом.

Я дошёл до самой городской площади, и в доме «У Чекалов» повстречал ещё одного колядовщика. Он был в деревянных башмаках, как и я, штаны обтрёпанные, но жил он на другой городской окраине. Звали его Клепач. Он был чуть старше меня, лет так одиннадцати. Мы поднялись на второй этаж и остановились перед квартирой аптекаря. Кто будет звонить? Позвонил Клепач. В коридоре раздались шаги, и мы начали на два голоса:

— Дайте ради пасхи…

Открылись двери, и вышла пани аптекарша. Она постояла, глядя на нас, потом сказала:

— Ну вот что, мальчики, крашенок у меня, конечно, нет, но всё равно заходите: что-нибудь у меня для вас найдётся.

Она оставила нас в прихожей. Я осмотрелся — всё вокруг мне очень понравилось. Лампа под потолком, ковёр, вешалка и кольца у стенки, из которых торчало несколько зонтиков. Красота какая!

Вскоре хозяйка вернулась и принесла нам в кастрюле какой-то соус, в котором плавали нарезанные кнедлики.

— Вот вам две ложки и ешьте!

Мы посмотрели друг на друга. Клепач взял кастрюлю, окунул в неё ложку и попробовал. Я ждал, что он скажет. Между тем аптекарша ушла, мы остались одни в прихожей.

Клепач попробовал, и я видел, как он скривился. Наклонясь ко мне, он тихо сказал:

— Холодное и прокисшее. Чем выкинуть, она дала это нам. Я не буду есть эту кислятину. Пусть сама ест!

Я стоял с ложкой в руке и не знал, что делать. Поставить кастрюлю на пол и уйти? Больше мне ничего не приходило в голову. Зато Клепач вдруг придумал:

— Оттяни немного вон тот зонтик в углу!

Я подскочил к вешалке и оттянул спицы от рукоятки одного из зонтиков. Клепач не мешкая вылил в зонтик содержимое кастрюли. Потом он поставил её на пол, взял меня за руку и вывел из квартиры. Когда мы свернули за угол, он сказал:

— В другой раз будет ей наука. До такого голода мы ещё не дожили!

Мы разошлись каждый в свою сторону. Но домой я не пошёл. Я направился к новому дому у церкви. Не помню уже, кто жил на третьем этаже, но там мне дали два яйца и булку, которую я сунул в карман куртки. Спускаясь вниз по лестнице, я опустил яйца в другой карман. Но я забыл, что он у меня дырявый. Бац! — яйца шмякнулись на ступеньки. А они были сырые. Только этого мне не хватало! Скорлупа, желтки, белки — всё превратилось в сплошную кашу.

Я уже хотел было уходить, как вдруг на втором этаже открылись двери и кто-то высунул голову. Какая-то женщина выглянула, чтобы посмотреть, в чём дело. Я стоял над разбитыми яйцами с невинным видом. Не успел я рта раскрыть, как рядом со мной оказалось ведро с водой и тряпка. И я услышал приказ:

— Мой лестницу, сорванец ты этакий!

Ничего не поделаешь. Я вымыл лестницу до самого низу. Единственной наградой за мой труд были слова:

— И чтоб духу твоего здесь больше не было! Беги в свою халупу!

Да, славная вышла коляда! Вечерело, я пошёл домой. Бабушке я ничего не стал рассказывать. Она бы наверняка сказала: «Дома небось пол не вымоешь! Поделом тебе, с господами лучше не заводиться!» Мне было не по себе.

Дома меня ждал сюрприз. Бабушка открыла сундук и сказала:

— Я тебе кой-что купила. Что нужно сказать?

Сказав «спасибо», я получил фуражку, о которой мечтал так давно. При свете керосиновой лампы я любовался на подарок к празднику: синяя фуражка с блестящим козырьком, а над козырьком околыш с золотыми пуговками. Я был как во сне. Как долго я о ней мечтал! А теперь я держу её в руках. Она моя!

Едва проснувшись, я тут же начал примерять её. Я сиял от счастья. Бабушка нарядила меня в костюм, доставшийся от сына податного инспектора, в зелёный с костяными пуговицами, натянула на меня фуражку, и я вышел во двор. Мне хотелось быть самым высоким на свете, чтобы каждый видел мою замечательную фуражку, чтобы каждый мне завидовал. Фуражка была на номер больше, чтобы её можно было носить и в следующем году. Но это не имело значения, всё равно она мне нравилась.

В это пасхальное воскресенье я пошёл с ребятами на Новые пруды. Дорога вела к мостику через речку. По обе стороны мостика были поручни. Они служили нам и бревном и турником. Мы ходили по поручням, как канатоходцы, и крутились вокруг перил, как обезьяны. Свалиться в речку мы не боялись.