Донат Шайнер - Сорванец

— Ну! — сказала бабушка.

Но я ни гугу; я сделал вид, будто не знаю, в чём дело.

— Ты что, не знаешь, что полагается? — опять подтолкнула меня бабушка.

Но я молчал и глядел на шлёпанцы пани учительницы, на которых были вышиты два белых сердца.

Тогда бабушка начала сама:

— Это тот самый сорванец, пани учительница, который разбил стекло на вашей веранде.

Учительница слушала и кивала головой, потом откашлялась и сказала:

— Милая пани, за стекло придётся заплатить. Ничего не поделаешь.

На мгновение наступила тишина.

— Мне нечем платить, — сказала бабушка. — Но раз он разбил стекло, пусть он вам его отработает. У вас не найдётся для него какой-нибудь работы?

Это учительницу устраивало.

— Вы правы. Окно мальчик пусть отнесёт к стекольщику, я заплачу сама, но за это он будет неделю носить мне уголь из подвала сюда, наверх.

Бабушка согласилась. Ничего не поделаешь.

В душе согласился и я, несмотря на свой мрачный вид. По дороге домой я говорил себе: «Дёшево я отделался! А бабушка это здорово придумала!»

Снег падал и весь следующий день. В понедельник всю дорогу в школу мы кидались снежками. Из школы мы прямиком отправились в парк. Там, на косогоре, у нас была одна из самых лучших ледяных дорожек.

Мы все собрались туда, словно муравьи на сахар. Скоро дорожка стала блестящей, как стекло. Вот когда пошло катание! Поднявшись на горку, я снимал деревянные башмаки, ставил их перед собой, садился на них и катился вниз, как на самых лучших санках. Мы съезжали друг за дружкой, парами, «поездом», просто гурьбой. Прошёл час, другой, от нас уже пар валил, но мы и не думали расходиться. Бывало, уже и учебники, положенные на кусты, заносило снегом, и только вечерние сумерки и огни, загоравшиеся на улицах, загоняли нас домой.

Никто о нас не беспокоился: мы были дети весны, лета, осени и зимы, приятели облаков, дождя и мороза; мы знали каждую пядь земли в своих родных местах и умели радоваться жизни.

Когда приходила зима, когда падал снег и морозило, мы верили, что всё это для нас.

И эта горка в парке была для нас! И для Тонды Длоугих, который как раз шёл мимо с урока музыки, держа футляр со скрипкой под мышкой. И он не мог не остановиться, не прокатиться разок с горки. Но ботинки скользят совсем не так, как деревянные башмаки. А для чего тогда футляр со скрипкой? Тонда положил футляр на ледяную дорожку, сел на него, и вот он уже несётся вниз. Чистый наездник, и только!

Он съехал раз, два, десять раз. В который уже раз он взбежал на горку и приготовился к спуску. Вот он опять оседлал футляр. Опять ехать одному? Нет, пусть ещё кто-нибудь сядет.

И я уселся сзади него. Мы тронулись верхом на футляре со скрипкой. Но далеко мы не уехали. Футляр затрещал и хрустнул, потом захрустела скрипка. Под нами осталась лежать только кучка дощечек. Тонда вскочил на ноги, бледный как мел. Он подхватил дощечки и отнёс их в сторону. Мне не очень хотелось глядеть на эти обломки, но всё же я не устоял.

Ах, на что это было похоже! Никто бы не догадался, что когда-то это было скрипкой, разве что по порванным струнам и по лакированным дощечкам. Что теперь будет? Тонда держался геройски, он не заплакал. Он взял в охапку эти деревяшки и поплёлся домой. Шёл он невесело, видно, обдумывал, что сказать дома.

Может, он признался, а может, и придумал что-нибудь. Например, что был гололёд и он упал со скрипкой. Не знаю, как отнёсся его отец к этой отговорке; во всяком случае со временем у Тонды появилась новая скрипка. Но он больше никогда на ней не катался. Конечно, на скрипке лучше играть, чем ездить на ней верхом.

Морозы крепчали. Речка покрылась ледяной коркой. Морозило день, другой, третий, сантиметр за сантиметром лёд становился толще. Кто ступит на лёд первым, кто первым оттолкнётся и заскользит по нему? Один за другим мы пробовали лёд: выдержит он нас? Не проломится? Сначала мы били по льду каблуком. Ничего. Но осторожнее, один шаг — и лёд трещит. Нет, всё-таки вернее всего проверять камнем. Как это делается? Подкидывают камень как можно выше, и если он упадёт на лёд и не проломит его — значит, порядок. Тогда ты спускаешься на лёд, порой на четвереньках ползёшь (так вернее) — проверяешь, как мороз сделал своё дело.

Однажды ранним утром, до того как идти в школу, на речке сошлись мальчишки со всей улицы. Это было начало, торжественное открытие. У кого были коньки, те пришли после обеда кататься на коньках; у кого их не было, те катались на своих двоих, а у кого была ледянка, тому было лучше всех.