Эдишер Кипиани - Тетрадь в десять листов

«Ка-ка-ка-ка-ко-ко-ко-кр!» — закукарекал на весь двор испуганный цыпленок, взмахнул крыльями, перенесся через лавровые кусты, поднялся вверх до акации, выше, еще выше, до вершины тополя, полетел, становясь все меньше и меньше, и наконец совсем исчез. А мы стояли задрав голову и смотрели на плывущие в небе облака…

Мишико разинув рот глядел туда, где скрылся Ласточка.

— Куда он мог улететь? — нарушил я тишину.

— Все… Улетел, — произнес Мишико, точно во сне. — До сих пор он жил, как курица, а теперь будет жить в лесу. Кончено, улетел от нас наш соловей.

— Ты думаешь, не вернется?

— Где там вернется, он же не курица, — обиделся Мишико. — Эх, и как это мы до сих пор не догадались, что он затоскует по лесу! Видел, как высоко взлетел?

— До самой верхушки тополя.

— Тополя? Исчез в облаках!.. Скоро соловьи улетят в теплые страны, и наш Ласточка, наверное, улетит вместе с ними.

— А что мы скажем бабушке?

— Придется во всем сознаться.

— Не поверит.

— Как не поверит, ведь Ласточка никогда теперь не вернется, — вызывающе посмотрел на меня Мишико.

Но Ласточка вернулся. Соседка принесла его, держа под мышкой. Она сказала, что заметила чужого цыпленка у себя в саду и узнала нашего хромого петушка.

— Он не может обойтись без своего двора и хозяйки, ведь он домашний, ручной, — сказал Мишико. — Но все равно он улетит, соловей не может перенести зимы.

Я согласился с ним.

Между прочим в кустах неподалеку от курятника я нашел однажды высохшее яйцо. На одном боку у него была чернильная метка, на другом — едва заметная дырочка. Интересно, кто и зачем его туда бросил? А вдруг кто-нибудь разведал тайну и хочет повторить наш опыт?

«Вот озорник этот Мишико, — подумала учительница, — но, видимо, любознательный мальчик. Вырастет и, возможно, в самом деле скрестит курицу с соловьем. А пока что он даже не понял, что бабушка попросту выбросила из курятника испорченное яйцо…»

Екатерина Ивановна очинила красный карандаш и продолжала свою работу.

Село Дими замечательно тем, что почти все дворы в нем омываются водами прозрачного канала. В жаркие дни в канале купаются ребятишки и плавают гуси.

На всем протяжении канала, через каждые сто шагов, выстроились мельницы. Большинство из них построено давно, они полуразрушены, сквозь ветхие настилы искрится вода.

Падая на колесо, вода превращается в бурлящую пену.

Я не раз просиживал целые ночи на этих мельницах, хотя, конечно, не такой уж это героизм — бодрствовать в двух шагах от дома!

Но этим летом все было иначе. В один прекрасный день вода в канале высохла и мельницы стали. Негде было смолоть кукурузу, и, когда я приехал в Дими, у моей бабушки муки оставалось только на два дня.

Был разгар лета. Работы в колхозе по горло. Еще до рассвета взрослые уходили на виноградники: одни растворяли в воде медный купорос с известью и опрыскивали лозы, другие меняли слабые гнилые подпорки, возили на арбе колья из лесу. Пора была страдная, и казалось, что людям и поесть-то некогда.

Однажды, ранним утром, Гигия и Бачука зашли к нам во двор. Они позвали меня, сказали, что придумали кое-что и хотят посвятить меня в свою тайну. Мы уселись на берегу канала, и Гигия, точно старший, серьезно произнес:

— Дело очень важное: в селе кончается мука. — Это было сказано так, будто на нас собираются напасть полчища врагов.

— Да, но бабушка говорила, что завтра непременно будет дождь и канал наполнится водой, — возразил я.

— Вчера вечером, — прервал меня Бачука, — Гигия был на метеостанции; там говорят, что в ближайшие дни дождя не ожидается.

— Я сам могу сказать, где я был и что там говорят, — обиделся Гигия. — Сейчас речь идет о другом, — продолжал он, — председатель колхоза думает снарядить на электромельницу две арбы…

— Вот и прекрасно! — воскликнул я.

— Прекрасно? — испытующе посмотрел на меня Гигия. — В страдную пору колхозники на два дня отрываются от работы, и это прекрасно? А ну, городской человек, посчитай, сколько будет потеряно трудодней?

— Четыре!

— Четыре, а может, побольше, — добавил Бачука, взглянув на Гигию.