Алки Зеи - Петрос идет по городу

— А я видел сегодня на улице лошадь в соломенной шляпе и с бусами…

— Чтобы стать капитаном, говорят, надо начинать с юнги. Можно мне пойти в юнги?

Ему не отвечали, потому что никто сроду не принимал всерьез его слов. Только в те дни, когда у них обедал дядя Ангелос, мамин брат, все в доме менялось. Он всегда рассказывал что-нибудь интересное. Но у сыновей Петроса вместо дяди Ангелоса будет тетя Антигона, которая говорит лишь о плиссированных юбках.

Дядя Ангелос пришел вечером после ужина и завел разговор о войне. Петрос думал о кузнечике, и сердце его сжималось от тоски. Что это взрослые прямо помешались на войне?..

— Тебе пойдет военная форма, ты будешь в ней неотразима, — подшучивал дядя Ангелос над Антигоной.

— Посмотрели бы вы на Великую Антигону в прошлую войну! Она пела в костюме эвзона [1] Эвзо́н — греческий гвардеец. Часть его формы составляет короткая юбка — фустане́лла. (Здесь и далее примечания переводчика.) , — сказал дедушка.

Дедушка долгие годы служил суфлером в труппе Великой Антигоны, поэтому его внучку и нарекли таким именем. О чем бы ни заходила речь, он всегда вспоминал Великую Антигону. Даже когда Антигона-младшая говорила ему:

— Спокойной ночи, дедушка.

— Ах, послушала бы ты, как желала спокойной ночи Великая Антигона в роли Офелии! «Покойной ночи, сударыни, покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи». Что за голос! Чистый металл!

Однажды дедушка получил приглашение на утренний воскресный спектакль и взял с собой в театр Петроса. Великая Антигона, которая, как и дедушка, давно уже вышла на пенсию, должна была исполнять сцены из старых спектаклей, прежде имевших успех. Петрос увидел на сцене размалеванную старуху, игравшую роль девочки. В соседнем кресле дедушка обливался слезами умиления, а Петрос скучал и рвался домой к Тодоросу.

Мама подала дяде Ангелосу кофе и напомнила детям, что им пора спать. Антигона попросила разбудить ее пораньше, чтобы она успела повторить урок по истории.

— А ты, Петрос, все уроки приготовил? — остановила его в дверях мама.

— Мне надо пройтись немного кисточкой по карте, — ответил он, но мама уже не слушала его, потому что дядя Ангелос заговорил о муке и сахаре.

Петрос сложил лист бумаги, на котором должен был сделать карту Австралии, — лист остался чистым, лишь наверху красовалась дата — и убрал его в ранец. Что он скажет завтра учителю, господину Лука́тосу, когда тот будет отбирать у учеников карты? Вот случилось бы что-нибудь необыкновенное, чтобы завтра не идти в школу! Нет, не надо, конечно, войны, о которой твердит дядя Ангелос, но хорошо бы подхватить, например, свинку. Весь класс переболел свинкой, и только он, как назло, не заразился. Петрос лег в кровать и закрылся с головой одеялом, чтобы ему не мешал свет, который будет гореть, пока Антигона не закрутит волосы на тесемочки.

Если бы кузнечик не умер, Петрос утром в воскресенье сделал бы эту несчастную карту Австралии…

«27 октября 1940 года. Здесь покоится Великий кузнечик…» — вот что оказалось написано большими зелеными буквами на карте Австралии. И господин Лукатос ругает его за это.

— Почему ты в трауре? — спрашивает учитель.

— Умер кузнечик, — отвечает Петрос, рассматривая креп на своем рукаве.

— Пусть все ученики наденут траур, — отдает распоряжение господин Лукатос.

Но в классе пусто, ни души… И на кафедре восседает теперь дядя Ангелос.

— Ты что сидишь за партой? Ребята уже ушли на войну, — говорит он Петросу.

Снаружи доносятся победные звуки марша.

— Это идет Великая Антигона, — раздается голос дедушки.

Петрос высовывается из окна. По улице шагает его сестра Антигона в фустанелле. Волосы ее накручены на синие тряпочки, концы которых развеваются, как флажки. Она бьет в барабан. За ней целое шествие. Петрос пробирается сквозь толпу. Люди кричат. Он бежит, бежит, спасаясь от их криков… Пытается спрятаться в щель балки. Но кузнечик не стрекочет, а тоже орет, пронзительно, громко. Петрос съеживается, сидя в трещине, зажимает руками уши… Люди толкают его, хотят, как видно, замазать щель пластилином. А кузнечик кричит, надрывается. Кто-то проводит рукой по лбу Петроса…

Он открыл глаза. Возле его кровати стояли мама и Антигона, в новом переднике, с двумя голубыми бантами в волосах, на одинаковом расстоянии от пробора. Петрос тотчас сел в постели. Он, по-видимому, проспал и опаздывает в школу. Но шум и гул он слышал теперь наяву, и мама казалась какой-то напуганной.