Павел Катаев - Алтайское солнце

Возле лошади директор на короткое время останавливается, засовывает ладонь под седло, затем ловко вынимает удила. Лошадь благодарно тянется к нему своим глянцевым носом, раздувая ноздри и показывая жёлтые зубы. Лошадь готова к путешествию, но директор быстро направляется к «газику», усаживается на переднее сиденье рядом с водителем. В «газик» садятся также Николай Сергеевич и агроном Иван Захарович.

Женька стоит поодаль — неужели отец про него забыл? Обидно! Но нет, Николай Сергеевич зовёт его:

— Женя! Быстрее!

Мальчик не заставляет себя упрашивать, бросается к «газику», и вот он уже внутри, между папой и агрономом. «Газик» взрёвывает мотором — колёса взвизгивают, буксуя во влажной чёрной земле, — и срывается с места.

Когда машина спускается в низину, агроном пальцем тычет шофёра в плечо, кричит:

— Останови-ка здесь!

— Останови! — приказывает директор.

«Газик» останавливается, но никто не выходит из машины.

— Плотина будет как раз на месте дороги через лог, — говорит Иван Захарович. — Бульдозерами сгребём сюда землю. А вот именно здесь, где наш автомобиль стоит, сделаем сток. У меня всё продумано и рассчитано!

— Ладно, учтём, — говорит директор, накинув на нос очки и через секунду сняв их и спрятав в карман куртки. — К осени обещали прислать бульдозер.

— Без бульдозера трудно, — говорит Николай Сергеевич. — Но можно чего-то самим соорудить!

— Там видно будет, — соглашается директор. — Может, так и поступим. Но сейчас у нас одна задача — хлеб убрать! Понятно? Первый целинный хлеб! Это самое-самое главное!

И «газик» снова рвётся вперёд.

Многое из разговора взрослых Женька не понимает. Но то, что сказал Иван Захарович о плотине, Женька понял. Об этом много говорят в совхозе. Речь идёт о совхозном озере. Сейчас питьевую воду берут из родника в нескольких километрах от посёлка и возят в бочке на лошади. Но совхозу этого мало. Хочется, чтобы в посёлке, среди степи, было озеро, и чтобы в этом озере водилась рыба, и чтобы можно было разводить уток и гусей. Все целинники мечтают об озере. И Женька тоже об этом стал мечтать, лишь только услышал, что такое озеро можно создать своими руками. Нужно насыпать земляную плотину, перегородить лог. Весной по логу потекут талые воды и, остановленные плотиной, наполнят собою озеро.

Мальчик трогает агронома за рукав и спрашивает:

— И купаться можно будет?

— Купаться? — переспрашивает Иван Захарович. — Где купаться?

— В нашем озере.

— Ах, в нашем озере — ну конечно!

Иван Захарович хлопает в ладоши, выражая собственный восторг.

— Плавать умеешь?

— Вообще-то умею, — отвечает Женька. — Только плохо!

— Научим. Отлично будешь плавать!

Мальчик вспомнил маленькую, тенистую подмосковную речушку, где купался каждое лето. Вместе с другими ребятами из деревни Рожки Женька уходил с утра пораньше на речку. Там ребята загорали, купались, учились плавать. Речушка узенькая, мелкая — самое глубокое место по пояс. Но ребята и там умудрялись нырять с коряги.

Агроном тоже погрузился в приятные воспоминания.

— Ведь я же из Крыма, — говорит Иван Захарович Женьке. — Слышал такой город-курорт Ялта? Там у нас Чёрное море — синее, тёплое, глубокое! Я ж там до самой зимы купаюсь. По набережной люди в шубах гуляют, а я — бултых в море и плыву! — И восклицает: — Неужто мы здесь озера собственного не соорудим, а?

— Соорудим, Захарыч, будь спокоен! — отвечает директор, вылезая из автомобиля, который уже въехал и остановился посреди машинного двора.

Вслед за взрослыми мальчик вылезает из «газика». Он смотрит, но не видит ни тракторов, ни комбайнов, ни другой сельскохозяйственной техники, собранной здесь, на совхозном машинном дворе. Его мысли в таинственной Ялте, где Иван Захарович купается в неизвестно каком море и брызги летят на укутанных в шубы людей. Но вот Женька перелетает на берег озера, окружённого кустами ольхи и плакучими ивами. По озеру плывут лодки, на бережку сидят рыболовы, и всё это — и озеро, и ивы, и рыболовы — здесь, в целинном посёлке центральной усадьбы совхоза «Молодёжный».

— Женька! Остаёшься или с нами едешь? — спрашивает Николай Сергеевич, снова усаживаясь в «газик».

Мальчик приходит в себя. Белёсое небо с высокими-высокими облаками. На горизонте они темнеют и кажутся не облаками, а грядой гор. Сколько взгляда хватает — степь, степь и степь. Орёл медленно кружит в небе, то растворяясь в ослепительном золоте солнца, то снова возникая, — словно неподвижно застывший комар в янтаре.