Павел Катаев - Алтайское солнце

Женька любил приходить сюда со своим отцом.

Ах, как прекрасны были эти утренние походы в механическую мастерскую!

С безоблачного степного неба с боку светит сильное утреннее солнце. Ни на секунду не переставая, дует и дует ветер. От этого степного ветра всё время шум в ушах.

Женька уже привык к этому постоянному посвистыванию и завыванию ветра в ушах. Когда мальчик входил в дом, это гудение словно бы оставалось на улице. Женьке казалось, что он в помещении освобождался от ветра, как освобождаются от галош, оставляя их в прихожей. В комнате тихо, совсем тихо, а оставленный на улице ветер посвистывает снаружи, шурша о звонкий шифер и белые плитки, которыми облицованы стены дома, завывает в трубе.

Николай Сергеевич и Женька шагали, сопровождаемые шумом степного ветра.

Возле конторы, привязанная к крыльцу, стояла чёрная лошадь директора совхоза. Рано утром директор уже объездил верхом отдалённые поля, и теперь в конторе вместе с агрономом и другими специалистами обсуждает положение в совхозе — как созревает пшеница, не пора ли начинать уборку.

В окно виден профиль директора. Чёрная шевелюра склонилась к столу, брови сосредоточенно насуплены. Женьке кажется, директор похож чем-то на шахматного конька. Мальчик и сам не знал, почему директор показался ему похожим на шахматного конька. Может быть, тем, что ходил он, упрямо наклонив голову навстречу степному ветру?

Вот он поворачивает лицо, замечает Николая Сергеевича с сыном на улице, под окном. Вскакивает с места, машет рукой, что-то кричит — видны ослепительные зубы на тёмном лице.

— Иди сюда! Ты-то мне и нужен!

— Иду! — кричит в ответ Николай Сергеевич, — Подожди, Женя, я сейчас!

И отец убегает в контору, перепрыгивая через две ступеньки. А Женя подходит к лошади. Лошадь тянется чёрными, глянцевыми губами к жёсткой, подсохшей траве. Трава пучками растёт под крыльцом так, как росла многие и многие годы, когда ещё здесь была целина, необитаемая земля, над которой летали степные орлы, выискивая внизу полевую мышь или ещё какую-нибудь живность. Удивительно, но именно от соседства дикой травы и человеческого жилья, построенного совсем недавно в степи, до Женьки доходит необычность, даже величие свершившегося.

Лошадь косит глазом, вскидывает голову, обнажая жёлтые, крупные зубы. Но Женька уже привык к лошади, не боится и ладонью ласково гладит лошадиную морду между глазами и ноздрями.

К конторе подъезжает на своём «газике» Пастухов. Утром они не виделись. Дядя Саня здоровается с Женькой за руку и, поднявшись на крыльцо, скрывается в помещении.

Стоя возле конторы в этот ранний час, можно увидеть чуть ли не всех обитателей совхоза. Вот трактористы в промасленных, запылённых комбинезонах шагают через лог в направлении машинного двора, где, выстроившись в длинные ряды, ночуют тракторы, комбайны и другие сельскохозяйственные машины.

Вот, выйдя из столовой, дощатого барака, направляются на работу девушки в белых больших рукавицах, с лопатами на плече. А вот старый Женькин знакомый — крепкий, широкий парень с красным от степного солнца лицом и толстыми мышцами на руках. Это с ним полгода назад столкнулся Женька в вагоне, когда провожал отца. Утром, умываясь на улице возле дома, Женька видел этого могучего парня, который возле общежития занимается двухпудовой гирей. Расставив ноги, раскачивает гирю руками, вскидывает над головой и снова опускает, словно топором дрова колет.

— Дроздову-младшему салют! — оглядываясь, кричит парень и поднимает вверх руку с зажатой в кулак лопатой. Лопата тяжёлая, на толстом черенке, но парень поднимает её над головой, словно щепку.

Слышится шум голосов, и из темноты конторы на крыльцо выходят директор, Николай Сергеевич, агроном Иван Захарович — высокий и жилистый старик с белой седой головой, в синем спортивном костюме и в огромных резиновых сапогах. Он, кажется, никогда не снимает свои сапоги — ни в дождь, ни в жару.

— Поехали, друзья, поехали! — торопит директор, сбегая с крыльца.

Издали его можно принять за юношу, но вблизи Женька хорошо видит его морщинистое лицо, усталые глаза, которые директор время от времени протирает пальцами. Он словно бы без воды умывается — прячет лицо в ладони, а пальцами трёт глаза. Очки в чёрной оправе помещаются в наружном кармане его синей куртки. Они с костяным стуком клацают, когда директор срывает их с носа, складывает и засовывает в карман.