Михаил Фарутин - Четвёртый Харитон

— Нет, Вася, — ответил председатель, — этого не случится. Пройдут десятки лет, и лес вырастет, и реки водой нальются. Ну-ка поднажми на педаль, не опоздать бы на совещание, — глянул на часы председатель. И замолчал.

— Ну, тогда ничего, — повеселел шофёр и поднажал на педаль.

За Быстрицей начались владения соседнего колхоза: поскотина, потом сенокосы, а вплотную к деревням — поля.

На стыке двух деревень — Оглоблева и Крушенихи — возвышается двухэтажное здание школы. Большие окна играют на солнце цветами радуги.

— Харитон Харитонович, вы тоже в этой школе учились? — спросил шофёр.

— Да, учился, — ответил председатель и опять замолчал.

Знает Вася-шофёр всю жизнь Харитона Харитоновича, как свою. И что в этой школе учился когда-то председатель, знает, и знает, как по этой дороге, с котомкой за плечами, убежал из деревни на фронт пятнадцатилетний Харитоша в тот же день, как пришли в их дом две похоронные сразу: похоронная на отца и другая похоронная на старшего брата. И весь фронтовой путь старшины знает. Слышал не раз…

А опросил Вася председателя, учился ли он в этой школе, просто чтобы чем-то отвлечь его от той обиды, которую причинили в эту ночь Харитону Харитоновичу. О сплошной вырубке тоже для этого в рассуждения пустился…

Председатель молчит.

Машина идёт. Шофёр не унимается… Опять поля, опять перелески. Подъехали к речке Шалунье. Речка не речка, ручей не ручей. Чистая, прозрачная вода с весёлым весенним рокотом, переливаясь с камня на камень, бежит и бежит. В небольших заводях покружит хлопьями белой пены и дальше вперёд. С берега этой речки видать крыши районного посёлка Орзоги.

По заведённому председателем порядку, Вася остановил машину, зачерпнул брезентовым ведром в речке воды и начал купать «газик». Председатель тоже вышел из машины, потянулся, одёрнул гимнастёрку, глянул на кругом поющую весну и, как всегда, когда Вася закончил мыть машину, хотел подать свою любимую команду: «По ма-ши-нам! За-во-ди!», но вспомнил Овсяную полянку и тихо сказал:

— Поехали.

Вася сел за руль, тронул машину и с досадой подумал: «Ишь, черти, как расстроили моего старшину».

— А знаете, Харитон Харитонович… — начал опять разговор шофёр.

— Знаю, — перебил его председатель, — ты лучше скажи-ка, философ, кто вспахал Овсяную полянку?

— Честное слово, не знаю.

Председатель, прищурясь и слегка улыбнувшись, глянул на Васю.

— Честное комсомольское, Харитон Харитонович, не знаю. С вечера завалился спать и до утра без просыпу.

— Верю. А что с вечера до утра в постели валялся — нехорошо. Так всю жизнь проспать можно. Поднажми-ка на педаль…

На стоянку машин, что перед домом райисполкома, один за другим подкатывали «по уши» в грязи, как разъярённые рысаки, зеленоватые, с брезентовыми пологами «газики».

Вася влетел на площадку, круто развернулся, дал задний ход и поставил в строй машину.

«Лихой танкист будет», — подумал старшина и с гордостью закрутил усы.

Совещание было коротким и свелось, в сущности, к напутствиям и пожеланиям. Харитон Харитонович даже не слышал, о чём шла речь, так был погружён в свои думы, и всё об этой Овсяной полянке. Кто и за что так зло мог посмеяться над ним. Вспахано не трактором, а лошадью, или лошадьми, да за одну ночь. Это никак не укладывалось у него в голове.

После совещания секретарь райкома спросил мимоходом:

— Чего это, Харитон Харитонович, первую борозду да в потёмках. Неприятно как-то ночью пахоту начинать.

— Да какая пахота, — ответил председатель, — просто машину одну проверили. — А про себя подумал: «Ну теперь пошла писать губерния, раз до райкома дошло».

На обратном пути почти всю дорогу, несмотря на красноречие Васи и его наивные, подчас нелепые рассуждения и вопросы, Харитон Харитонович не обмолвился ни одним словом. И теперь он думал не о том, кто и зачем вспахал полянку, а как он мог неправду сказать утром Ковче, а сейчас такую же неправду сказал секретарю райкома.

«Да не сон ли это? Нет, не сон».

«Уж не заболел ли?» — думал Вася, поглядывая на старшину.

Подъехали к Быстрице. От Быстрицы до дому — рукой подать. Вася остановил машину, взял брезентовое ведро и за водой: «газик» купать. Председатель тоже вышел из машины.

Северное полуденное весеннее солнце яркое, весёлое и жаркое. В чистом, прозрачно-голубом небе повисли жаворонки и огласили окрестность чарующей задушевной песней. На припёке зелёной щетинкой с красноватыми стебельками тянется к солнцу молодая травка. Маленькими солнышками у всех на виду распустилась мать-и-мачеха. По берегам, у самой воды, кусты краснотала разукрасили себя бархатными серёжками и просеребью обрамили Быстрицу. Над болотом, не умолкая, блеет бекас. В речке, в бурунах воды, тепло улыбается солнце. Улыбнулось оно и председателю — раз и другой. И потеплела, отошла душа Харитона Харитоновича. А когда Вася закончил мыть машину, председатель подал команду: