Михаил Фарутин - Четвёртый Харитон

— Ой! — прокатилось по толпе.

— Люди, глядите, что делается!

— Лось Васька в упряжке!

Кубарем скатился председатель с трибуны и бросился к подводе. Трактористы заглушили моторы и тоже во весь дух к упряжке. Со всех сторон окружили Ковчу с Харитоном Четвёртым.

— Гляньте на ноги лося! На ноги гляньте! — кричит, схватившись за живот, тракторист Ефим Солдатов.

Взрыв хохота потряс деревню, когда люди увидели на ногах сохатого берестяные лапти.

— Чёрт старый, до чего додумался! — кричат бабы.

— Силён старик!

— Смекалистый.

Продавщица сельпо своё:

— Вот для чего, оказывается, Харитошка овёс у меня покупал, а говорил — для сохатого.

— А ты-то, ты-то как ловко обошёл отца, а? — треплет председатель по плечу сына и смеётся пуще всех.

— Наша! Наша взяла! — закричали ребята, когда Ковча сказал, что вся эта затея Харитошкина…

Пробралась, растолкав людей острыми локтями, бабка Дарья — Баба-Яга к своему Ковче — Кощею Бессмертному и, грозя черёмуховым батогом, шамкает:

— Ты чего это на старости лет людей-то смешить вздумал?

— Какой тут смех, гляди, мы с Харитошкой жеребёнка выиграли, — оправдывался старик.

— В башку-то, спрашиваю, чего такая дурь пришла? — не унималась Баба-Яга.

— В башку-то, спрашиваешь? Да очень просто. В Москву тебя хочется свозить, а как ехать без надобности? Вот и решили мы с Харитошкой овёс вырастить, да такой, чтобы академики позавидовали. И с таким овсом на выставку махнуть. А по моей примете, в этом году овёс на Овсяной полянке в оглоблю уродится.

— Что старый, что малый, — вздохнула бабка.

А Ковча не унимался:

— Рассказал Харитошке про свою примету, ну и не стало от парня отбою: засеем овсом полянку, да и только, пока отец картошкой её не засадил. Озорство, говорю, сынок, получается… Но подумал: а дождусь ли ещё такой весны, ведь мои вёсны считаны. И ещё подумал: может быть, пахарь родится в этой затее, а это не шутка! Всё равно трактор бы нам председатель не дал, да и землю, пожалуй, ну мы и решили ссамовольничать: ночью на Ваське управить полянку. А кабы на тракторе, то такую дали пашню — любуйся, и только.

Трактористы подняли старика на руках и качнули раз и другой. Хотели и бабку Дарью качнуть, да побоялись, что рассыплется или вправду обернётся бабой-ягой и улетит на ступе с помелом. Как тогда быть старику без старухи?

— Когда вырастет Орлик, — рассуждал Харитон Четвёртый, держа в поводу Стрелку, — мы отправим его на погранзаставу имени комсомольца Коробицына для лучшего пограничника заставы.

— На заставу, — соглашаются пионеры…

А будущий пограничник Орлик, устав с непривычки целый день быть среди людей, сунул мордочку в мягкое, тёплое вымя матери, сосал сладкое молоко, широко расставив ноги, и помахивал от удовольствия курчавым белесоватым хвостиком-метёлочкой с рыжей полоской посередине…

— Слышь, Харитоша, — спрашивают следопыты, когда они остались одни, — почему же мы не догадались, что это была твоя затея?

— Следопытом быть не так просто. Но вы работали отлично.

— А ежа вместо медвежонка ты тоже сам себе в рюкзак сунул?

— Нет. Тут и я тоже дал маху. Медвежонка из рюкзака на волю выпустил дед Ковча. И дровни с плугом и бороной тоже Ковча отвёз на Ваське в другое место. Вот и получается, что:

— Ха-ха-ха! — смеются следопыты.

Не слышно тракторных моторов.

Не слышно топота и храпа лошадей.

Не слышно гиканья наездников.

Умолкли шумные хороводы.

Месяц высветил и без того светлую майскую северную ночь. Но за околицей, на берегу реки, тихонечко звенит гармонь и льётся задушевная мелодия песни пахаря:

С южной стороны дома протаяла завалинка. На припёке, поближе к стене, треясь, охорашиваются обрадовавшиеся весне куры. Около них расхаживает чёрный золотошеий петух с большим красным гребнем. Нижний край ската тесовой крыши дома украшен частоколом мартовских ледяных сосуль. С острия сосуль весело, беспрерывно и неудержимо льются звенящие струи прозрачной воды. Большая сосу ля, подтаявшая у основания, оторвалась от тесины, шлёпнулась о ступеньку крыльца и рассыпалась на мелкие ледышки. Ледышки играют на солнце цветами радуги. Петух соскочил с завалинки, уставился левым глазом на золотую ледышку, клюнул — не понравилось. Перекинул гребень на левую сторону головы, уставился правым глазом на фиолетовую ледышку и тоже клюнул. Опять не понравилось. Взмахнул крыльями, изогнул дугой шею, закрыл глаза, чуть присел, прокричал во всё горло: «Ку-ку-ре-ку!» И неторопливо зашагал к завалинке. В это время ещё сосуля оторвалась от крыши и тоже шлёпнулась о ступеньку крыльца, да так, что градом ледышек обсыпало кур, а одна ледышка угодила в красный гребень петуха. Куры забеспокоились, перестав охорашиваться. Петух отскочил в сторону, глянул на край крыши и, наверное, решив, что кто-то ещё сбросит оттуда не одну сосулю, прокричал тревожно: «Ко-ко-ко!», будто спрашивал — кто там балуется? И увёл кур в подворотню сарая — подальше от греха.