Михаил Фарутин - Четвёртый Харитон

— Не знаю, дед Митрич, — ответил агроном, — приметам нас в академии не учили, но опыт хлеборобов уважать учили.

— А примета — это и есть опыт, — засмеялся Ковча, — опыт людей. Ну да ладно, пахарь объявится и тогда расскажет нам про свою затею.

— Так он и объявится! — засмеялись у костра.

— Конечно, объявится, — утверждает старик, — свой же человек, не чужой. Объявится…

Дул сиверко. Тучи закрыли зарю, спрятали луну. Ветер на реке разогнал туман и рябил воду. Умолкли дрозды, успокоились, улетев к гнезду, чибисы, только плакучие берёзы всё сильнее и сильнее размахивали длинными голыми ветвями да безудержно, в лугах, скрипел коростель.

— Самая налимья ночь, — вздохнул дёд, глянув на небо и окрест, — а ну, кто со мной на реку донки ставить?

— Все! Все!! Все!!! — закричали пионеры…

Идёт к реке старый дед, окружённый говорливыми, весёлыми, подпрыгивающими ребятами, будто старый пень, обросший молодой порослью. А у костра зазвенела на все лады с переливами синемехая гармонь. И поплыла, будто по волнам, над вспаханным полем светлой майской северной ночью задушевная мелодия…

Растёт и растёт хоровод. Всё шире и шире круг. Всё ярче и ярче горит костёр и мечется пламя в кругу девчат и ребят на вспаханном поле в светлую майскую северную ночь.

Посевная не год тянется — неделю. Отзвенела, умолкла монотонная песня тракторных моторов, висевшая над «Вешними водами» от зари до зари. Стройными рядами стоят машины на площадках у гаражей.

Опустел полевой стан.

Нет палаточного городка — пионерского лагеря.

Трактористы с утра до вечера в гаражах стучат молотками, бренчат ключами. К другим работам машины готовят.

Ребята — в школу с утра. Тоже пора горячая. Да какая ещё! Учебный год кончается. У одних зачёты, у других экзамены. Нелегко.

А душа пахаря большая, беспокойная.

Вспахал поле, управил пахоту — сердце радуется. Но пахоту в закрома не кладут. Болит душа — как-то взойдёт?

Взойдут посевы — поле зеленеть начнёт. Опять радуется сердце. Но и всходы в закрома не кладут. Болит душа — какой-то уродится хлеб?

И нет конца радостям и тревогам пахаря…

Но всходы есть всходы.

Хорошие всходы — большая радость, и нет выше платы — радость за свой труд. Вот почему вечером, после работы, тянутся пахари в поле — степенные, важные. И одна дума у всех:

«Как-то взойдёт?»

Ребята после школы тоже в поле бегут, и тоже на уме: «Как-то взойдёт?»

Вместе пахали.

Утихомирилась, вошла в берега река. Посветлела вода, и пенится белыми шалками на порогах, и медленно, задумчиво кружит в омутах и заводях.

Утихомирились и бойкие, шумливые ручьи, но всё равно спешат и спешат, прыгают с камня на камень, тычутся в берега и без умолку, по-ребячьи, лопочут и лопочут весеннюю песню.

Солнце с каждым днём всё больше и больше льёт тепла на весеннюю землю.

После тёплого дождя в одну ночь треснули берёзовые почки, и выскочили на свободу розеткой собранные липкие, пахучие зелёные листочки. А утром зазеленело поле Заречное. Дружные всходы укрыли вспаханную землю.

Всходы в закрома не кладут. Но всходы есть всходы. Радость-то какая великая… Хлеб растёт!

Ходят по полю пахари во главе с председателем колхоза Харитоном Харитоновичем Харитоновым, и дед Ковча как главный эксперт тоже тут, и ребята след в след за взрослыми — не отступают.

Важную задачу решают пахари: чьи всходы лучше? Лучшие всходы — лучший пахарь. А лучшему пахарю правление колхоза премию назначило, да такую, какой никогда ещё не было. Орликом премируется лучший пахарь. Орлик — это тот рыжий, с белой лысинкой жеребёнок, что две недели тому назад появился у Стрелки. У него ещё торчком стоит кудрявая гривка и хвостик метёлочкой и тоже кудрявый с рыжей полоской посередине.

Вот какую премию назначило правление колхоза.

Кому не хочется завладеть Орликом. Сосёт под ложечкой у каждого пахаря. Вздыхают ребята.

Трудная задача, а решить надо.

Ходят по полю пахари — за ними ребята след в след. Красные галстуки на ребятах красным пламенем на ветру колышутся.

Одна делянка лучше другой — попробуй разберись! А разобраться надо!

— Вроде бы редковато немного, — прищурясь, заключает Ковча, разглядывая всходы на делянке Ефима Солдатова.

— Что вы, дед Митрич? По всем правилам, — возражает тракторист, — посмотрите, какой хлеб уродится.