Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Согласен, — ответил я и спросил: — А на машине потом покатаешь?

— Обязательно. Обкатывать вместе будем.

Костик выкатил машину из сарая на траву, на солнце, вынес инструмент и полез под машинное пузо. Он отвинтил корыто с маслом, которое называлось картером, и заставил меня покрутить рукоятку, которой он заводил мотор. Я обрадовался, думал, что машина заведётся. Но лишь я чуть одолел тяжёлое нутро мотора, как он скомандовал стоп.

Он возился под машиной, звякал ключами, железяками, а я ждал, когда он скажет крутнуть ещё рукоятку. Но не дождался. Костик вылез из-под машины, сел на подножку и посмотрел на выгнутую железяку.

— Подшипник сносился, — сказал он. — Будем менять. Хорошо, что есть запасной. Ну, а ты иди к деду Алексану, скажи, что Костик велел дать хорошую лошадь, везти в Понарино ремонтировать от машины деталь. Уздечку в сарае возьми мою.

Я вышел к риге и осмотрелся, куда дед Алексан угнал табун. Под садом, в Орешнике лошадей не было видно. Я направился за Телячий луг, поднялся к опушке и увидал лошадей за Глухой Вершинкой на пустоши.

Дед Алексан лежал на траве на животе, но не спал, а смотрел на траву.

— Дедушка Алексан, мне хорошая лошадь нужна.

Костик Назаров велел. В кузницу в Понарино ехать, — сказал я, подойдя к деду Алексану.

— Костик мне не хозяин, — ответил дед Алексан. — От Кузьмича бумага нужна.

— А он сказал, дед Алексан даст…

— Его дело сказать, а моё дело подумать. Дай вам лошадь, кто за неё отвечать будет? — Дед Алексан заворчал, забубнил. Я в обиде повернулся и пошёл назад. — Малый, погоди, — остановил меня дед и поднялся на колени. Он был в лёгких старых лаптях на босу ногу. — Ты вот что. Я дам тебе лошадь, только молодую. Гнедуху. Не побоишься?

— Нет, — ответил я.

Гнедуху лишь весной объездили. Она была тонконогая, пугливая. Дед Алексан её берёг, мало кому давал, растил её для верховой езды. Я стал переживать, что испугается она кого-либо в дороге, сбросит меня, а хуже будет, если в Понарине набросятся собаки.

— Ты не бойся, — сказал дед Алексан. — Она умная лошадёнка. Гнать не гони. Спешить тебе некуда — доедешь.

Дед Алексан встал на ноги, взял у меня уздечку и направился ловить Гнедуху. Она ходила в табуне не спутанной, таким пользовалась у старого конюха почётом. В руки она не далась, взыграла и пробежала круг, словно похвалялась своей красотой. У меня от её резвости да игривости похолодело в груди. Дед позвал её, и она сама подошла к нему и ткнулась головой ему в плечо.

— Вот она какая умная, — сказал он и надел на неё уздечку. — Нуздать не надо. Она железки не любит.

Дед Алексан огладил Гнедуху ладонью от головы до хвоста, сказал:

— Садись. Давай ногу.

Я с трудом достал рукой за холку. Дед Алексан взял меня за ногу и чуть было не перекинул через Гнедуху. Она вздрогнула подо мной и осмотрелась.

— Сильно поводья не тяни. Пойдёт рысью — отпускай их. И вернёшь её мне не потную.

— Ладно, — ответил я и поехал.

Знал бы дед Алексан, с каким страхом я отъезжал от табуна, он, наверное, заменил бы Гнедуху на какую-нибудь лошадь-старушку, которую и оглоблей не разогнать и не испугать даже огородным чучелом. Но он смотрел на меня, наверное, любовался, как я гарцую на его любимице. А гарцевание моё было такое, что я ехал весь в напряжении. Я боялся, что Гнедуха может оступиться и я полечу через её голову, а потом не поймаю её, а если изловлю, то не взберусь ей на спину. Я обогнул овраг Глухой Вершинки, боясь, что в овраге может оказаться какой-либо зверь, пустошью доехал до Телячьего луга и стал съезжать самым пологим склоном вниз. И пока я не скрылся из виду, дед Алексан смотрел мне вслед.

— Долго ходил, — встретил меня Костик. — На такой рысачке давно уже в Понарине был бы. Дай-ка я прокачусь, посмотрю, как она ходит.

Костик прогнал Гнедуху вокруг конюшни, подсадил меня снова на неё и дал в руки крыльчатку, которую мы называли мотором.

— Нет, ты так уронишь. Тут ещё и отломанная лопасть. Надо связать и… О, у меня сумка есть.

Он нашёл в сарае ученическую сумку, надел на меня и положил в неё детали.

— Поезжай прямо в кузницу. Я с кузнецом договорился. Там подождёшь, пока он склепает, — и назад.

Я лишь отъехал за сарай, от Пантюхи выбежали ребята и стали разгонять Гнедуху. Я потянул поводья, и она пошла рысью. Ребята сразу же остались далеко позади. Я пронёсся по выгону. Гнедуха, казалось, не касаясь земли, летела по воздуху. С деревни до меня донёсся крик. Я узнал голос матери. Она предупреждала меня не шибко скакать на лошади, чтобы не свернуть шею. Я ослабил поводья, и Гнедуха перешла на шаг. Я выехал на изволок, осмотрел окрестности. От Глотова на Понарино по дороге, обсаженной ракитками, ехала подвода. Я решил её перегнать, раньше доехать до перекрёстка, и снова потянул поводья, пустил Гнедуху рысью. Она бежала с прижатыми ушами. По земле неслась её тень, походившая на летящую птицу. Я пригнулся к холке, чтобы не торчать над лошадью, не портить её красивую тень.