Николай Дружинин - Жила-была девочка…

У Юльки дрожали руки, не слушались одеревеневшие пальцы, а тугие застежки никак не хотели поддаваться, и она рвала их, бледнея от напряжения, испуганно, словно попавший в западню зверек, оглядываясь на Алевтину Васильевну…

— Прими, доченька! Александр-то Сергеевич сам выбирал. Не огорчай старого человека! — Алевтина Васильевна обхватила Юльку, прижала к своей мягкой и теплой груди, мешая, не давая расстегнуть пуговицы. — Не хочешь, так — купи! Ты же работать пойдешь, деньги получишь. А мы подождем, нам не к спеху. А дочке мы другое купим.

— Нет! Нет! Нет! — И скорее, боясь, что сдастся, не устоит, сорвала с себя платье.

Но и тогда не отступилась Алевтина Васильевна. Просила, умоляла, не отпускала от себя. И Юлька сдалась. Да и как не сдаться, если не только глаза и руки, а вся душа Юльки неудержимо тянулась к этому чуду.

— Ну и умница, — похвалила ее Алевтина Васильевна. — Но теперь уж хочешь или не хочешь, а только — вот!

И поставила перед Юлькой новенькие, ни разу не надеванные туфельки.

— Это тебе наш подарок за окончание восьмого класса.

— Да я еще не кончила…

— Кончишь. Подумаешь, один экзамен. А платье без хороших туфлей кто же носит?

— Тетя Аля!

Но больше ничего не сказала Юлька. Не было слов.

— А теперь иди и учи! — строго сказала Алевтина Васильевна.

И опять сидела Юлька в уютном кабинете Александра Сергеевича, доказывала теоремы и аксиомы, решала задачи. А глаза нет-нет да и косили невольно в сторону, где на спинке кресла красовалось аккуратно повешенное, первое настоящее Юлькино платье, из-под которого, как два беленьких мышонка, выглядывали точеные носки туфелек. И не в силах сдержаться, улыбалась Юлька своему, так неожиданно свалившемуся счастью.

— Ты и завтра приходи, — говорила Алевтина Васильевна, когда уходила Юлька домой. — Плюнь на все, главное сейчас экзамены.

— Спасибо, тетя Аля. Большое спасибо. Пойду работать… Я с вами…

— Иди, иди уж, работница, — улыбалась Алевтина Васильевна. — Люди мы или нет?

На лестничную площадку Юлька вылетела словно на крыльях. А тут — как споткнулась. Одна за другой, гуськом, держась за перила, спускались вниз мамины подружки. «Подождать бы надо, — запоздало подумала Юлька. — Еще немножко посидеть»…

Четверка, не оглянувшись на Юльку, проследовала вниз.

Эта четверка не вдруг появилась на чистых, притененных зеленью насаждений, умытых струями поливальных машин улицах города.

Давней жительницей города была Тимофеевна. Здесь она родилась, здесь выросла. Многие знали ее в лицо и даже когда-то пользовались ее услугами, но что она за человек — вряд ли кто интересовался этим.

В годы первых пятилеток, когда отряды молодых энтузиастов отправлялись на новостройки Урала и Кузбасса, когда в каждом городе и селе был непочатый край работы, Тимофеевна, которую звали тогда просто Марией, вместе со своей старой матерью занималась огородничеством, продавала плоды своего труда в соседних районных и областных центрах. И никто не заметил, когда стала Мария возить товары не только туда, но и обратно. «Туда» она везла лук, редиску, картошку, а «оттуда» — чего не было в их городе: модные ботинки, чулки, платки, отрезы и многое другое. Сбывала все это не без выгоды для себя. Потом огородничество было почти заброшено и велось лишь для отвода глаз. Мария быстро сообразила, что спекуляция — дело куда более выгодное, чем выращивание и продажа лука и редиски. Умерла мать, замуж Мария не вышла и всю энергию обратила на весьма доходное дело купли-перепродажи. Она была умна, хитра, расчетлива, «работала» без риска, имея твердую и вполне проверенную, а главное, денежную клиентуру.

Когда спекулировать стало опасно да и не выгодно, у Тимофеевны уже имелся приличный капиталец, обеспечивающий ее вполне безбедное существование до конца дней. Но уняться она уже не могла. Да и как могла она отойти от тех дел, которыми занималась всю свою жизнь и которые давали ей уверенность, что не она для людей, а они для нее? Пусть это были, в большинстве своем, женщины, жены, но зато жены каких людей!

Постепенно и жены становились не те. Уже не звали, не приглашали домой, не старались угостить и задобрить. Это злило, вызывало желание как-то отомстить, чем-то наказать или унизить бывших клиенток. И тогда она нашла себе новое занятие, дающее ей власть и возможность безбоязненно посмеяться, покуражиться, а при случае и открыто оскорбить кого-то из бывших своих приятельниц.