Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Обед, доченька, давно уже прошел. К ужину дело идет.

Только теперь заметила Юлька, что не греет солнце ее спину, а косо смотрит откуда-то сбоку, освещая книги в шкафу.

Обедали вдвоем с Алевтиной Васильевной. Сюда, на кухню, сквозь плотно прикрытую дверь на лестничную площадку и даже сквозь стену прорывались пьяные женские визги, и Юлька притихла, прислушиваясь к ним с болью и недоумением. Как не вязались они с видом этой чистой, опрятно убранной кухоньки, с той тишиной и покоем комнаты, где Юлька так хорошо провела несколько часов.

— И куда же власть-то городская смотрит? — неожиданно вздохнула Алевтина Васильевна. — Люди куда смотрят? Их же, алкашек этих, от мира прятать надо. Это же зараза, язва сибирская, а не люди по земле ходят.

Юлька молчала, уткнувшись взглядом в тарелку, медленно жуя и уже не чувствуя вкуса пищи.

— Ходила я, — снова вздохнула Алевтина Васильевна, — ходила в милицию звонить. А дежурный ихний мне в ответ: если не скандалят, не имеем права забирать, в квартире разрешается. Разрешается, доченька. При детях малых, при девочках несмышленых — разрешается. В газетах пишут: болезнь это. Так лечи, если болезнь. Тифозного-то или с поносом которого силком эпидемстанция в больницу везет. Потому что — зараза. А ведь пьянка-то хуже заразы. Не только смерть от нее… И дураки родятся, и убийства, а вот — разрешается.

Теперь молчали обе, каждая занятая своими, но одинаково тоскливыми мыслями.

Первой очнулась Алевтина Васильевна.

— Ой! Да что же это мы? Суп-то остыл, поди, уже. А что до заразы этой — истребят. Поверь слову, истребят. Дай только срок.

Но уже пропало ощущение спокойствия и уюта, и не было ни желания есть, ни о чем-либо говорить. Из-за стола встали молча.

— Просьба к тебе, доченька, — стараясь расшевелить Юльку, заулыбалась Алевтина Васильевна, — помоги беде. Купила дочке платье, а не знаю, годно ли ей будет. Примерь, пожалуйста. Она по фигурке-то — ну вылитая ты. Разве что чуток повыше. Примерь.

Как ни отнекивалась Юлька, пришлось надевать платье. Но все же настояла, чтобы переодеться одной и не показывать Алевтине Васильевне своего стираного-перестираного, латаного-перелатаного белья.

Сбросила Юлька халатик, сняла со спинки стула небрежно повешенное, удивительно красивое, цвета полевых васильков, приталенное, чуть расклешенное внизу, с белым кружевным воротничком и белыми манжетами, платье. Не то что носить — и в руках не держала никогда она такого. Не надевая, приложила платье к груди, заглянула в зеркало и замерла. Не Юлька смотрела на нее, а чужая, удивительно красивая, нарядная девочка. А когда надела наконец, застегнула на груди пуговицы и поправила рукава, расплылось изображение в зеркале за туманом хлынувших из глаз слез. Юлька улыбалась, а слезы крупными градинками бежали из глаз, огнем обжигая щеки, щекоча нос, оставляя на материи чуть заметные влажные пятна. «Если бы мне такое, — шептала Юлька, не вытирая слез. — Если бы мне…»

Долго стояла Юлька у зеркала, успокаиваясь, не понимая, почему не торопится входить Алевтина Васильевна. Наконец, крикнула несмело:

— Я готова. Входите!

Алевтина Васильевна не обратила на Юлькину красоту никакого внимания и даже не глянула ей в лицо. Неторопливо обошла Юльку кругом, покачала головой.

— Так и знала, что коротковато будет. Вот беда!

И еще обошла Юльку кругом. И уже твердо решила:

— Коротко дочке будет.

— А если подол отпустить? — предложила Юлька.

— Смотрела уже, — вздохнула Алевтина Васильевна. — Не выйдет, запас мал. — Подумала и очень обыденно сказала: — Знаешь что? Забирай-ка его себе.

— Как? — не поняла Юлька.

— А вот так. Забирай — и вся недолга. Не продавать же такую прелесть? А тебе оно в самый раз. И к лицу.

И впервые глянула в Юлькины глаза спокойным и добрым взглядом.

Все поняла Юлька. И снова вспыхнуло ее, еще не остывшее от недавних слез, лицо.

— Нет, — сказала она. — Мы не нищие.

— Доченька, не сердись…

— Не нищие, — повторила Юлька, торопливо расстегивая застежки. — У нас есть… У нас… — и не находя, что сказать еще, выпалила первое, что вспомнила. — У нас скоро все будет. Мама замуж выходит, а у него зарплата будь здоров…

— Замуж? — возмутилась Алевтина Васильевна. — Господи, да когда же это кончится-то? Совсем с ума баба сошла! Что ни день, то — муж. Хоть бы ты ей сказала.

— Говорила, — покраснела Юлька. — А мама говорит, что у каждой женщины должен быть спутник.

— Спутник! — охнула — Алевтина Васильевна. — У женщины муж должен быть, вот кто. А спутник… это что? Временный. Вроде как на орбиту выскочил, покрутился какое-то время да и сгорел. Да ты подожди, не снимай, не торопись.