Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Ну как там твоя подружка поживает?

— Какая подружка? — вскинула Женя брови.

— Юлька. Вы же…

Она хотела сказать «дружите» и не решилась. Какая-то тень прошла по лицу Жени, и она спокойно ответила: Мы встречались… Но это же было ваше поручение. А теперь мама сказала, что уже не надо.

— Но вы же так подружились! — вырвалось у Натальи Федоровны.

— Нет, что вы! — Женя даже испугалась. — Как я могу с ней… С такой…

Закусив губу, смотрела Наталья Федоровна на одну из лучших учениц класса, на гордость школы, как любит говорить директор о Жене и ей подобных. Эта «гордость школы» умело, даже артистично улыбалась подопечной, думая лишь о том, как бы лучше выполнить данное ей поручение. Ни сама Юлька, ни ее судьба не интересовали почти отличницу Женю. «Бедная Юлька, — подумала учительница. — Как же было бы тебе больно, если бы ты обо всем этом узнала».

Потом начались экзамены…

Конечно, слабее всего Юлька знала математику, и Наталья Федоровна особенно волновалась, когда она села за стол. И наверно, потому, что чаще, чем на других, посматривала в ее сторону, и заметила переданную шпаргалку.

Сначала она возмутилась и уже готова была встать с места. Но что-то ее удержало, и тогда она сделала вид, что ничего не заметила, уверенная, что Юлька вскоре сдаст свою контрольную. Но время шло, один за другим покидали класс ученики, а Юлька все решала. И когда она подошла к Юльке, вдруг обнаружила: Юлька не воспользовалась шпаргалкой. Это и удивило и обрадовало ее. Сама Наталья Федоровна, будучи ученицей, в трудные минуты иногда пользовалась шпаргалками, как пользовались и ее сверстники. А Смирнова… Смирнова билась над решением сама.

Уже пуст был класс, а Юлька все сидела, и в глазах ее уже ясно читалась обреченность.

Когда вышел Иван Дмитриевич, Наталья Федоровна подошла лишь затем, чтобы узнать, где запуталась девочка. И вдруг увидела, что во всем правильном решении Юлька умудрилась перепутать знаки. И тогда, не думая, что делает, Наталья Федоровна наклонилась и исправила знаки на обратные.

До прихода Ивана Дмитриевича Наталья Федоровна одиноко сидела в пустом классе, глядя в стену.

— Сдала? — спросил он.

— Да, — ответила Наталья Федоровна.

Иван Дмитриевич взял лежащую сверху Юлькину работу.

— Что ж, все верно…

— Она перепутала знаки, — перебила его Наталья Федоровна.

— И вы…

— Да!

Они поняли друг друга. Иван Дмитриевич вздохнул, кладя Юлькину работу на место, задумчиво сказал:

— У меня тоже когда-то был подобный случай. И, знаете, я об этом не жалею. Не надо так расстраиваться, коллега, обстановка подчас сильнее инструкции.

Как она была благодарна этому внешне суховатому человеку за его простые слова. Теперь у Юльки оставался единственный экзамен.

Койка Юльки стоит так, что первые лучи утреннего, заглянувшего на городские улицы солнца падают на ее подушку. И если она не лежит в это время лицом к стене, обязательно посветят в закрытые Юлькины глаза: просыпайся, засоня, день начался. Но сегодня Юлька не встала. И к стене не отвернулась. Лежала с крепко закрытыми глазами и думала, вспоминала.

Вот она еще маленькая, с косичками, девочка-дошкольница. Мамочка собирает ее в садик, и Юлька капризничает. Не потому, что ей плохо или ее чем-то обидели. Просто их двое, больших и веселых, — папа и мама. А она — маленькая, хрупкая, беззащитная — одна. И разве можно не воспользоваться этим, когда знаешь наперед, что два больших и веселых человека будут делать для тебя все, что угодно, лишь только потому, что делать им больше просто не для кого. И они делают. Папа строит рожицы, вспоминает козу-дерезу, а мамочка хмурится сквозь смех и торопливо сообщает Юльке о том, что хорошие девочки вообще никогда не капризничают. Но Юльке совершенно ни к чему быть сейчас хорошей.

А потом они с папой идут в садик. Это совсем недалеко, но дорога отнимает у них всегда массу времени. Во-первых, надо хоть чуточку постоять на перекрестке и посмотреть на уличный светофор. Никто им не командует, а он сам все знает и все делает. Только-только соберутся машины с одной стороны, как он — чик! — и зеленый. И побежали машины. Но светофор тоже с характером. Если машин слишком много и они все бегут и бегут, он сердится и останавливает их, загораясь гневным красным светом: постойте, отдохните.

А во-вторых, — дом. Он уже выше всех, а его все строят и строят. Так ведь и до неба можно скоро достроить.

— Юлька, — говорит папа. — Но я же вчера все тебе объяснил. Неужели забыла?