Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Девочку жалко, — согласился Александр Сергеевич. — Надо бы помочь ей. Но вот как? Худенькая, одета плохо… Непростое это дело, мать, чужая семья.

Да, видела теперь Алевтина Васильевна: непростое это дело. Но сдаваться не собиралась. Не найдя поддержки у мужа, то и дело заводила о новоселах разговоры с соседями, но все больше и больше убеждалась, что ни жизнью их, ни последствиями такой жизни никто особенно не встревожен. Женщины живо принимали участие в таких разговорах, возмущались, высказывали много нелестных и осуждающих слов в адрес новой соседки и ее компании, но ни на какие определенные меры не шли.

— Э, милая! — отнекивались они. — Только свяжись с такими — потом по милициям затаскают. Тут свои дела не разберешь…

— Но Юлька, Юлька! — настаивала Алевтина Васильевна. — Погибнет ведь.

— И погибнет, — соглашались соседки. — При такой-то матери долго ли? Да и девки теперь хороши! Да я бы таких…

И лились вроде бы правильные и нужные слова, ничего не меняя в той обстановке, в которой жила девочка и ее маленький брат.

И все-таки Алевтина Васильевна была уверена, что разговоры ее не проходят даром, что что-то остается, откладывается в людских сердцах, накапливается помалу, и, может быть, уже недалек тот день, когда люди перестанут отмалчиваться, прятаться за своими делами и заботами и скажут свое мнение в полный голос.

Не охладил ее и этот вечерний разговор с Клавой, которая, хотя и сыпала угрозы и проклятия в адрес соседки и ее компании, но под конец сказала:

— И ничего-то ты им, Алевтина Васильевна, не сделаешь. Ты видела, как Юлька кинулась? Глаза — что у волчонка…

— Ну уж как у волчонка.

— Пускай не такие, но за мать-то горой! А она ведь при любом деле главным свидетелем будет, ей вера, а не нам с тобой. И выйдет, что мы на человека поклеп возводим.

— Так не понимает она еще…

— Докажи попробуй: понимает или нет, — вздохнула Клава. — Чужая семья — потемки. Пойдем спать, что ли?

Вернувшись домой, Алевтина Васильевна рассказала мужу, как нехорошо получилось из-за нечаянной встречи с Юлькой и как плакала оскорбленная девочка.

— Вот видишь, — вздохнул Александр Сергеевич. — Ее дочь — и та против тебя, свою мать защищает. Что ты сможешь…

Алевтина Васильевна ничего не ответила. Она все равно была убеждена, что оставлять один на один со всей этой пьяной компанией Юльку никак нельзя, но где найти веские аргументы, которые бы убедили и собственного мужа, и бойкую на язык Клаву, и всех остальных? Тем более, что Алевтина Васильевна так и не представляла до сих пор, что же она собирается делать и чего добивается. Именно поэтому она уже в который раз заводила разговоры с мужем: он умный, он подскажет. А он не только не подсказывал, а не мог или не хотел ее понять.

И вдруг Александр Сергеевич как-то сказал:

— Напрасно ты сердишься, Аля. Я ведь тоже думаю…

— О чем? — спросила Алевтина Васильевна.

— О тебе, о Юльке… — Александр Сергеевич говорил неторопливо, подбирая фразы. — Присмотрелся я к ней. Хорошая она девчушка. Скромная, тихая, безобидная. И — гордая. Она, по-моему, никуда из дома не ходит…

— А в чем ей ходить-то? В чем осенью в школу ходила, в том и сейчас…

— Ну это форма…

— Эх, отец, — перебила Алевтина Васильевна. — Не все-то ты разглядел. Форма формой, а вот что она из этой формы выросла давно… А кроме формы, что ты на ней видел?

— Платье, кажется, — пожал плечами Александр Сергеевич. Подумал, нахмурился. — Да! Взрослая почти девочка… Слушай! А что, если ей платье подарить? Наташкины ей сейчас как раз впору будут.

— Не возьмет.

— Почему не возьмет?

— Ну — мужики! — снова возмутилась Алевтина Васильевна. — Смотрят, смотрят, а разглядеть не могут… Сам же сказал, что гордая она. Сразу поймет, что мы ей вроде как милостыню это ношеное платье даем. Не-ет, не возьмет. Обидим только.

— Купи новое. Не обязательно ведь дорогое…

— Не все так просто, отец, — вздохнула Алевтина Васильевна. — Будь бы день рождения у нее или еще что, а так… — Она с сомнением покачала головой. — Подарком ведь тоже обидеть можно… И как обидеть!

— А ты придумай что-нибудь! Где же ваша хваленая хитрость женская?

— Да разве в платье дело?

Александр Сергеевич прошелся по комнате, потом остановился посредине, молча посмотрел на жену. Осторожно сказал:

— Ну я понимаю, платье — мелочь. Но надо же с чего-то…

Алевтина Васильевна благодарно улыбнулась мужу. Пусть не так, неумело, даже неуклюже, но все же поддержал ее, одобрил ее действия. Значит, тронулся все-таки лед, сдвинулся с места, невольно сузив ту маленькую трещинку, что появилась между ними за последнее время.