Холгер Пукк - Зелёные маски

Расстроенный Пээтер, вероятно, и не заметил бы дощечек, если бы Волли не спрятал их за спину. Испуганное движение соседа сразу бросилось Пээтеру в глаза.

— Что там у тебя?

Волли, продолжая держать дощечки за спиной, пробормотал:

— Ни… Ничего. Просто так… Наколол лучины для растопки. Из обрезок досок. Хорошие, сухие.

— Чего же ты их за спину-то прячешь?

— Ни… ничего я не прячу… Просто они чуть не упали.

— Чуть не упали, говоришь?! Ну и напустил туману… — Пээтер махнул рукой и, хлопая мешком по ноге, начал спускаться в подвал.

Раздался стук топора. Настроение Пээтера с каждым ударом становилось всё лучше. Работа словно отогнала невесёлые мысли.

Мальчик взмахивал топором всё веселее. Гора расколотых поленьев росла и росла. И вот уже дров для плиты хватило бы на два, потом на три, на четыре, на пять дней… А топор всё поднимался и опускался. Пээтер даже начал посвистывать.

Наконец мальчик разогнул спину, потянулся и начал укладывать пахнущие смолой сосновые поленья в мешок.

«Сейчас затоплю плиту. Потом сяду за уроки, — решил он про себя. — Сделаю побыстрее. Приведу домой Вийве. А потом послушаю радио. Сегодня опять будут транслировать песни мужского хора. Уж на этот раз я не прозеваю».

Таща мешок с дровами вверх по лестнице, Пээтер вспомнил, как Вильма принесла ему забытый в школе портфель.

И настроение мальчика стало ещё лучше.

Сумрак, словно пушистый тёмно-серый платок укутал аллеи парка. Платок этот прорывали лишь вершины деревьев, тянувшиеся к ещё светлому небу. Но у подножия деревьев и между кустами одержала победу тьма. Там всё — трава, цветы, скамейки — постепенно сливалось в сплошную чёрную массу.

На улице, огибавшей парк, вспыхнули окна домов — словно глаза. Глаза эти были разных оттенков: желтоватые, голубоватые, красноватые. Некоторые из них едва светились, точно боялись привлечь к себе внимание. Освещённых окон становилось всё больше и больше. Вскоре они образовали вокруг парка, погрузившегося во мрак, неровную линию огней.

Дома́ смотрели на парк равнодушно, словно в такой поздний час там уже не могло происходить ничего интересного.

Но так ли это?

Представим себе, будто мы видим в темноте ничуть не хуже, чем при дневном свете. Что же в таком случае мы заметили бы сегодня вечером в парке?

На дорожках появляются дети. Их довольно много. Может быть, дюжина, а может быть, и больше. Они торопливо перебегают от дерева к дереву, от кустика к кустику.

Вспыхивают синеватые круги карманных фонарей. Раздаётся стук, приглушённый говор…

Среди детей находится кто-то высокий. По-видимому, он за старшего: показывает что-то рукой, достаёт что-то из ящичка, который у него под мышкой.

Смотрите-ка: два мальчика идут в нашу сторону. Подходят к одному из кустов.

Понаблюдаем, что они станут делать.

Первый втыкает в землю палочку, на которой закреплена выкрашенная в белый цвет дощечка с какой-то надписью. Второй осторожно ударяет молотком: тук-тук-тук. Палочка входит глубоко в землю.

— Достаточно, — шепчет тот, кто стучал молотком.

Вспыхивает фонарик. Снопик света вырывает из темноты белую дощечку. Теперь мы тоже видим, что на ней написано: название куста на эстонском языке. Ниже, в скобках, по-латыни.

А чем заняты ребята поодаль, возле деревьев?

Попытаемся выяснить.

Здесь тоже действуют двое. На этот раз девочка и мальчик.

— Это тутовое дерево. Отыщи.

Свет от фонарика скользит по рукам девочки. В руках у неё точно такие же дощечки, какие мы уже видели у тех, кто возился возле куста.

— Есть!

Опять слышится: тук-тук-тук…

И вот уже колышек с дощечкой вбит в землю возле дерева. На белом фоне — чёрные буквы:

Тутовое дерево

/Moris/

Девочка отступает на шаг назад, оглядывается. Где же дорожка? Вот она.

Девочка вновь подходит к дощечке и слегка её поворачивает. Теперь надпись будет хорошо видна прохожим.

Мальчик и девочка идут к следующему дереву. Там повторяется то же самое.