Ока Городовиков - В боях и походах (воспоминания)

В танке тоже заметили их. Из машины выскочили два гитлеровца и пустились бежать. Они, наверное, думали, что конников не двое, а гораздо больше. Коноводы вскочили на коней и пустились в погоню. Гитлеровцы стали отстреливаться из автоматов. Но коноводы догнали их, захватили, отобрали пачку важных приказов...

Часть полковника Шишкина много дней провела в боях. Конники отлично знакомились с немецкими «фокусами». Гитлеровцы любили разыгрывать «окружение». Бывало, вдруг со всех сторон начинают бить орудия Окружены? Нет! Это выяснялось очень быстро. Несколько конников отправлялись проверить, как обстоит дело, и докладывали: ходит всего один танк с каждой стороны. Постреляет тут, постреляет там, и создается впечатление, что ты окружен. Разыскав этот бродячий танк, конники уничтожали его, и «окружение» сразу прекращалось.

Встречали конники и закопанные в землю фашистские танки. Кончится у немцев горючее — они закапывают танк в землю, и он становится неподвижной подземной крепостью. Однажды конники обнаружили десять таких зарытых в землю танков и четыре из них сразу же уничтожили.

После боев с нашими конниками танковый немецкий корпус недосчитался многих машин и большого количества людей.

В одной из горячих схваток ранило полковника Шишкина. Случилось это так. Он пошел в бой с одним из своих подразделений. Танки противника двигались в строю: слева — один, справа — другой, немного позади — третий. Конники спешились, открыли огонь. Лошадь полковника убило. Это была вторая лошадь, убитая под ним за несколько дней. Танк дал еще одну очередь — и полковника ударило пулей в ногу. Другая пуля задела лоб. Шишкин упал. Но конник, даже умирая, бьет врага... Полковник вспомнил, что на убитом коне, на вьюке, остались еще бутылки с горючим. Корчась от боли, он с трудом подполз к мертвому коню, снял с вьюка бутылки, приподнялся и кинул вслед танку сначала одну, потом другую.

Бутылки попали в цель. Запылавший танк ринулся вперед и скрылся в лесу.

Тут только Шишкин почувствовал, что встать не может. Страшная боль в ногах заставила его упасть. Тогда он стал пробираться ползком. Он падал, приподнимался, полз шаг за шагом несколько километров и наконец добрался до деревни.

Здесь только что побывали немцы. Они перебили всех оставшихся в деревне раненых бойцов и медицинских сестер.

Фашисты могли в любую минуту вернуться. Крестьяне обещали Шишкину достать коня, хотя это было нелегко: коней немцы забрали.

Женщины помогли Шишкину перевязать раны. Раны были на обеих ногах, была задета кость. Болела раненая голова...

Скоро послышался глухой топот, короткое ржание. Двое стариков подняли Шишкина на руки и посадили на коня. Сам бы он сесть не смог. Двадцать восемь километров раненый полковник скакал лесом. Ноги его тяжелели, в голове шумело, перед глазами плыл туман... Полковник добрался до своих, отдал все необходимые приказания и распоряжения. Только после этого он лег на носилки и сказал:

— Теперь несите...

Санитарный самолет в тот же день доставил его в госпиталь. Врачи сказали, что мощный организм победит, полковник будет ходить, будет снова скакать на коне, драться с врагами и командовать своей частью.

Лежа в госпитале, Шишкин узнал из сводки Советского Информбюро о разгроме гитлеровского танкового корпуса, с которым ему пришлось драться. Он читал: «Враг потерял более 20 тысяч убитыми, ранеными и пленными. Уничтожено до 500 немецких танков, 70 бронемашин, 1525 автомашин, танковая группа потеряла две трети своих танков...» В этом была и его доля.

Шишкин торопил врачей:

— Эх, скорей лечите! Встать бы мне на ноги да обратно к своим, на фронт!

Сердце конноармейца, тоскуя, рвалось в новые бои...

Задолго до войны, навещая родные места, я заехал и в свой хутор Эльмута.

В хуторе жил мой племянник Басан, сирота, один из сыновей моего старшего брата.

Басан, еще молодой человек, малограмотный, обзавелся хозяйством, имел несколько овец, корову и собирался жениться.

— Вот что, Басан, — сказал я ему. — Брось ты свое хозяйство и поедем со мной. Я тебя в школу устрою.

— Не могу бросить, — насупившись, ответил мне Басан.

На другой день я стал ему растолковывать:

— Вот ты, Басан, обзаведешься хозяйством. Кем ты хочешь быть, а? Мы строим коллективное сельское хозяйство, а не единоличное.

— Не могу же я распродать имущество, нажитое отцом, — упирался Басан. — Да и я кое-что приобрел... своим трудом приобрел! — отвечал он упрямо.