Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Только меня сразу взяла под защиту Роза:

— Ну нет, если про Нечаеву говорить, то Кулагина как раз одна не отступилась. За это на нее те и злые.

— Послушайте, — вышел из себя Землюков. — Будете вы когда-нибудь по порядку слово брать?

— Пусть Нечаева тоже скажет, — потребовал кто-то.

Лариса поднялась не сразу, а когда заговорила — очень тихо, медленно, тщательно обдумывая каждое слово, — то первым долгом возразила Вике: никто ее не вышвыривал, она сама собиралась бросить школу. И на то есть причина, не хочется объяснять, но если опять сказать о Кулагиной, то Кулагина — настоящая подруга. Кулагиной она, Нечаева, очень даже благодарна.

Мне стало неудобно, как Ларка меня сильно нахваливает.

— Ты давай по существу, — прервала я.

А Марат весело поддержал Ларису:

— Давай про все — и про Кулагину. И про то, как со школой думаешь дальше.

— Со школой? Доучусь. А по существу — еще раз скажу: в жизни у каждого свои причины, отчего он такой или сякой. Мы еще не самостоятельные, зависим от взрослых. И у кого какие родители, тот и сам такой. — Лариса заговорила уже быстрее, без запинки. «Села на своего конька», — подумала я, а она переключилась на Динку Черпакову. — Вот вы меня ругаете за дружбу с девчонкой, с которой я летом познакомилась, а она, может, самая разнесчастная на свете. Вы же не знаете, какие у нее родители! И легко осуждать. А если жизнь складывается так — с кого возьмешь?

— С кого? — прозвучал сзади громкий мужской голос. И Леонид Петрович встал. — Можно? — спросил он у Землюкова, а сам уже шел к преподавательскому столику. — Извини, Лариса, перебил тебя, но не смог удержаться. Когда перед работниками милиции стоит закоренелый преступник, неисправимый пьяница-бродяга — это одно. А вот другое — когда перед нами юноша или девушка потерявшие себя или, точнее, — еще не сумевшие себя найти, этакие праздношаты! — Он сказал так, и я невольно улыбнулась: нашел ведь как еще окрестить их. — «С кого возьмешь?» — спрашивает Лариса. Да, конечно, в ваши годы поведение во многом зависит от окружающих взрослых. И тем не менее позволительно спросить: но до каких же лет человеку можно прикрывать своей зависимостью от взрослых собственную безответственность? Когда же приходит время самостоятельных решений?

— Вот у Черпаковой трудно в семье, — продолжал он. — Да, очень трудно. И начала она чуть ли не с десяти лет бунтовать против нескладной жизни родителей. Сначала по-детски наивно. Бегством из дома. Нежеланием учиться. А потом в пору повзросления — бездумным развлекательством, свободным разгулом… Но разве единственный путь был предуготован для нее жизнью? А сколько с ней беседовали, внушали, убеждали, взывали и к ее сердцу, и к разуму учителя, работники милиции, представители разных общественных организаций? Почему она никого не послушалась, а выбрала дорожку полегче — под уклон? И к чему пришла? Так разве ничего не зависит от самого человека, если уж он хочет считать себя взрослым?

— Человек, помоги себе сам, — сказала Зинуха.

— Что? — не расслышал Леонид Петрович.

Краснея от смущения, Зинуха объяснила:

— Это слова композитора Бетховена. «Человек, помоги себе сам».

Леонид Петрович обрадованно, по-мальчишески воскликнул, ткнув указательным пальцем в воздух:

— Вот, вот, точно! Помогай, человек, себе! Кстати, Нечаева-то начала помогать себе. Чего, к сожалению, не могу я сказать кое о ком другом.

Леонид Петрович посмотрел в угол, на Буркова. И я покосилась туда: Н. Б. сидел — низко опустив голову, навалившись грудью на парту.

Неужели и в самом деле он не хочет помочь себе?

Ведь правда же — безразлично, какие у него родители. Пусть наживистые в своем богатейшем доме… Ему-то разве обязательно быть похожим на них? Да и неизвестно еще, в кого мы больше получаемся. Лариса, во всяком случае, не в мамулю. А может, и не в родного отца. Просто — в хороших людей, которых много вокруг нее. В нашу Аннушку, в ее Олега Ивановича, в Леонида Петровича. Даже в мою маму! А что? Влияют на нас не одни родители! Вообще взрослые. Так зачем же Николаю Буркову брать пример только с плохих? А почему бы и не с хороших?

Должно быть, все догадались, что инспектор милиции намекнул на Буркова, и Землюков спросил:

— Что же будем с ним делать?

— Дай ему последнее слово, — подсказал Марат.

«Последнее. Как подсудимому», — подумала я.

— Говори, — сказал Землюков.

Но Бурков и теперь упрямо молчал.

— Тогда будем голосовать, — сказал комсорг.