Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Буркова с нами у автобуса, понятно, не было. Поэтому только вчера в классе я спросила у него: когда, в конце концов, придет Нечаева?

— А она тебе очень нужна? — нагло спросил он. — Или ты про нее новый пасквилек сочинила?

— Послушай, — сказала я, задыхаясь от гнева. — Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном?

— Я с тобой никак не разговариваю, — отрезал он. — Сама лезешь.

— Не лезу, а спросила. Должна она ходить в школу или не должна?

— А если не хочет?

— То есть как не хочет, если учится?

— А если и учиться не хочет?

Я кинулась к Марату — передала ему, какую ахинею порет Бурков. «Ладно, — отрезал и комсорг, — выясним». И не знаю уж, говорил ли он с Н. Б. или поручил Сороке-Алямовой сходить к Нечаевой, только сегодня к началу уроков Роза принесла сообщение: да, Лариса дальше учиться не намерена. Будет работать.

— Где? Как? Почему? — заволновалась я.

И услышала Зинухин голос:

— Ну что ты волнуешься? И правильно: пускай работает.

— Да, да, — солидно поддержала Зинуху наша отличница Кира Строкова. — Мы же обещали Юлии Гавриловне выправить успеваемость. А Нечаева будет нам только все портить.

— Да вы что? — поразилась я. — Гоните?

— При чем тут мы? — заскрипела Вика. — Ты же сама первая…

— И верно, Оленька! — воскликнула Зинуха. — Ты же сама недавно доказывала: нечего с ней цацкаться, пусть скажет «до свидания». А теперь, когда мы все хотим так, ты опять против нас.

— Но ведь Аннушка-то просила…

— Снова Кулагина по чужой указке долдонит, — насмешливо бросил Бурков.

Все засмеялись.

…И вот сижу дома за столом, заваленным учебниками, книжками, и, как обычно, обдумываю каждую бурковскую фразу.

«Долдоню», «талдычу». Неужели и вправду я — глупый попугай?

Велит учительница бороться за успеваемость, критикую Нечаеву. Велит заботиться о ней — твержу, чтобы осталась в школе.

Только разве быть самостоятельным — значит непременно отказываться от любых советов? И не слушать взрослых?..

Взяла в библиотеке сборник Заболоцкого.

В читальном зале увидела Вику — сидела она над толстым фолиантом, астрономическим альбомом. Меня вроде не заметила. Я тоже ничего не сказала — тихонько ушла.

Но стало почему-то грустно…

А за Аннушку очень обидно. Ну почему ребята пренебрегают ее мнением?

Взялась за ручку: «Дорогая Анна Алексеевна! Вы не можете себе представить! Оправдались Ваши самые плохие предсказания. Едва Вы уехали…»

Нет! Я смяла листок. Зачем расстраивать? И без того у нее хватает переживаний из-за дочки.

«Дорогая Анна Алексеевна! Ребята у нас стали хорошо учиться. Валерию Заморышу ответили. Только вот вечер постановили готовить кибернетический. А Нечаеву Ларису уговариваем учиться…»

Про Нечаеву я добавила потому, что решила: поговорю с ней сама. Если не придет завтра, обязательно схожу к ней.

Я тщательно вывела адрес — прямо на пансионат, как говорила Аннушка. И предупредила маму — иду на почту.

Было темно, сыро, накрапывал дождь. Южная бесснежная зима, переменчивая и слякотная. Но центр города, у магазинов с ярко освещенными витринами, всегда кипит многолюдьем. В любую погоду до глубокой ночи город суетлив и шумен.

Я уже возвращалась от почты и миновала вход в кафе «Светлячок», когда услышала за спиной громкие голоса и крик:

— Держите!

Через дорогу бежал черноволосый курчавый парень с транзистором в руках. За ним гнались. И поймали.

В ту же секунду у «Светлячка» остановилась милицейская машина. Из нее выскочили два милиционера. Они направились к толпе, собравшейся вокруг курчавого. В одном из милиционеров я узнала Данилюка — соседа по квартире. А от двери «Светлячка» донесся визгливый женский голос:

— Не трогайте их, что они сделали?

Кричала девчонка небольшого роста, страшно худая — в узком светло-зеленом пальто с металлическими пряжками. Черные волосы, распущенные до плеч, закрывали ей лицо, и она откидывала их, мотая головой, и хватала за руки людей, которые держали еще одного пьяного парня — высокого, здоровенного и рыжего.

— Отпустите его! — кричала девчонка.

Я хотела уйти. Но… увидела Ларису.

Она стояла рядом с разлохмаченной девицей и, трогая ее за плечо, упрашивала:

— Пойдем, Дина.

Дина! Так вот кто эта защитница вдрызг пьяных парней, которых забирала милиция.

— Они ничего не сделали, не имеете права! — продолжала вопить Дина, отмахиваясь от Ларисы и наседая на Данилюка и его совсем молоденького товарища в милицейской форме, — оба они с помощью дружинников уже вели задержанных к машине.