Вот что беспокоило Наталью Николаевну, и прочно усвоенное в институтские годы определение коммунистического воспитания она привела, не отрываясь от этих своих размышлений.
Для Валерия услышанное прозвучало открытием.
Воспитание правдой! А в их школе? Твердят одно: мы всем пример, на нас равняются все! Как часто в их школе кичливо восклицают это!.. А какой же они пример? Взять Хмелика, взять Лаптева… Разве настаивать: мы пример - значит воспитывать правдой?!
Вот она, причина. Скорей бы открыть ее товарищам. Он вспомнил, что его пригласили на завтрашнее заседание комитета комсомола и совета дружины, на котором речь должна идти о подготовке к диспуту «Облик советского школьника». Значит, завтра он и выступит. А чтоб причина неблагополучия в школе, давшаяся в руки, не ускользнула, не испарилась таким же чудом, каким вдруг «поймалась», он все повторял про себя коротенькую завтрашнюю речь, точно теорему. Именно, как теорему, в которой нельзя упустить и малости, - иначе не докажется.
Валерий немало удивился бы, если б узнал, что в тот же вечер в гостях у Ксении Николаевны был… Костяшкин. Но еще более удивлен был приглашением в гости сам Костяшкин. Приглашение в милицию озадачило бы его гораздо меньше. Нетрудно было бы догадаться, что стало известно о каких-то его грехах, не слишком, впрочем, серьезных. Зачем его позвала к себе Ксения Николаевна, он понять не мог.
Костяшкин считал, что смыслит кое-что в жизни. Более того, он даже считал себя человеком опытным, искушенным и видящим все насквозь. Кроме того, он был уверен, что очень хитер.
Он знал, что если вызывают к директору, то будет нагоняй и надо обещать исправиться. Но сдержать обещание - необязательно: если он обманет, от него все равно не отступятся, из школы не исключат. Одуматься никогда не будет поздно. Он знал и то, что в милиции его могут только стыдить, потому что за мелкое хулиганство ребят не сажают. Пока стыдят, не надо перебивать, - так скорее отпустят.
Если мать проведает о чем-нибудь и потом на него напустится, то тут надо громко захныкать, - мать разжалобится, что он у нее такой нервный, и дело с концом.
Вот оттого, что он знал кое-какие вещи подобного рода, Костяшкин казался самому себе хитрым и бывалым.
Однако смекнуть, зачем его пригласила к себе Ксения Николаевна, ему никак не удавалось.
Костяшкин вошел в квартиру Ксении Николаевны, точно в западню, беспокойно и незаметно озираясь. Ксения Николаевна провела его в комнату и сказала:
- Подожди немного, я только за чайником схожу, - и неторопливо отправилась в кухню.
Она была в мягких домашних туфлях, и походка у нее тоже была домашняя - менее энергичная, чем в школе, более старческая, чуть шаркающая. Костяшкин слышал ее удаляющиеся шаги и с любопытством осматривался вокруг. У окна - маленький письменный стол с тяжелой стеклянной чернильницей. Посреди комнаты - круглый стол, накрытый плюшевой скатертью, и на нем морская раковина-пепельница. В простенке между окнами - несколько фотографий молодого парня. На одной он снят смеющимся, растрепанным, в надутой ветром рубашке - на берегу моря. На другой - идущим по дороге, с рюкзаком, альпенштоком, в соломенной шляпе. На третьей крупно снято лицо…
По-видимому, этот парень - сын, но живет в другом месте, потому что кровать здесь только одна.
Бывают такие комнаты: войдешь - и сразу почувствуешь, что тут с тобой не может произойти ничего дурного. И тревога Костяшкина совершенно рассеялась в тепле и тишине чужого жилья. Только скованность осталась. Когда вошла Ксения Николаевна, он поднялся со стула резким, нерассчитанным движением, точно рассеянный ученик в классе, проморгавший момент появления педагога.
«Он больше напоминает оболтуса, чем негодяя, ей-богу…» - подумала Ксения Николаевна. (В чем его подозревают, она знала от Гайдукова.) - Чаю хочешь? - спросила она вслух.
Костяшкин помотал головой.
- Ну, тогда потом, - сказала Ксения Николазвна. - Я, понимаешь, сегодня вознамерилась по хозяйству всякие недоделки ликвидировать. - Она говорила так, точно он нагрянул к ней без предупреждения и теперь ей приходится его просить подождать немного. - Тут мелочи кое-какие, до которых руки не доходили; занавески повесить, то да се - минут на пятнадцать работы.
- Ладно, пожалуйста, - пробормотал Костяшкин, становясь в тупик.
Ксения Николаевна взяла карниз, стоявший в углу.
- Ты мне не поможешь немного? - спросила она.
Читать дальше