Доан Зиой - В джунглях Юга

В ХАРЧЕВНЕ ТОЛСТУХИ

Я часто забегал в эту харчевню, хозяйку которой все здесь звали Толстухой. Я все надеялся, что старый лоцман или кто другой из знакомых когда-нибудь обязательно заглянет сюда. И потом, в харчевне всегда можно было услышать новости: что случилось в окрестностях, что происходит на ближних фронтах, а кроме того, здесь часто рассказывали захватывающие, невероятные истории о колдунах и магах.

Это была маленькая, покосившаяся хибарка на берегу канала, под огромным деревом гао [8] Гао , или хлопковое дерево , достигает обычно 15–17 м в высоту, славится хорошей древесиной; из него делают лодки-долбленки. . Крыша из пальмовых листьев давно прохудилась, и днем на столах прыгали яркие солнечные зайчики, а вечерами в рюмках с вином купались зеленоватые звезды.

Харчевня славилась по всей округе хорошим вином и вкусным жарки́м из мяса диких зверей и дичи. Об этом жарком старики, почти рыдая от восторга, говорили, что от одного его кусочка человек сразу молодым становится и во всем теле у него появляется необыкновенная сила. Сюда ходило много народа.

Хозяйка харчевни была женщина славная и приветливая. Правда, ни для кого не было секретом, что при всей своей доброте и незлобивости она своего не упустит и ущерба не потерпит.

И вот однажды, совершенно неожиданно, эта женщина сказала мне:

— Ты все равно как пес бродячий. Живи у меня — поможешь иной раз по мелочам, зато я тебя поить-кормить буду. Ну, а насчет платы… — замялась она, — так ведь не в слуги же я тебя нанимаю! Ты мне вместо родного будешь, а меж своими какие счеты!

Я не знал, что ей ответить, и долго молча смотрел на канал, на мелькавший там, почти у самого горизонта, белый парус. Потом я оглянулся в ту сторону, где остался мой родной город, но ничего не увидел, кроме плывших по небу за полями огромных, как горы, облаков. Что будет со мной завтра — этого я не знал. Где я буду жить, если откажусь от предложения хозяйки харчевни? И я решился.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо, я буду жить у вас.

Так я стал подавальщиком в харчевне у Толстухи.

— На́ тебе деньги, пойди постригись! — тут же велела Толстуха.

Она достала из заколотого булавкой засаленного кармана блузки деньги и, выбрав подходящую монетку, сунула ее мне.

Когда я вернулся в харчевню, она уже что-то шила, склонившись над корзиной с обрезками разной материи.

— Померяй-ка, это тебе…

На черных кусках шелка, отрезанных от ее старых брюк, оставалось сделать два шва, и короткие, чуть ниже колен, штаны для меня были бы готовы. Я быстро примерил — оказалось, что скроено слишком широко.

— Возьми-ка мое душистое мыло и сбегай на берег, помойся. Вернешься — и можешь надевать новые брюки! — ласково сказала Толстуха.

Она и потом всегда разговаривала со мной ласково, но каждое ее слово звучало как приказ.

Вымывшись, я поспешил надеть свою обнову. Толстуха, прищурившись, смотрела на меня и, довольная, улыбалась.

— Ишь какой ладный! Такой чистенький только и может служить гостям, а будешь грязнулей, не ровен час и в голову бутылкой запустят! Даже с лица изменился… Ты читать-писать хоть немного умеешь?

— Умею, я семь классов прошлым летом кончил…

— Да ну? Вот молодец! Небось всего-то лет четырнадцать, а уже такой грамотный! Да, не повезло тебе, тяжелое сейчас время, где тут учиться! А где же твои родные: мать, отец?

— Далеко… — нехотя ответил я.

Она не стала меня ни о чем расспрашивать. Очень скоро я оценил это ее качество. Моя хозяйка оказалась достаточно умной или, во всяком случае, умудренной жизненным опытом, чтобы почувствовать, когда лучше и промолчать.

Кто только не приходил в нашу харчевню! И те, кто потерял работу и теперь целые дни проводил в праздной болтовне, и беженцы, оставившие свои лодки, чтобы забежать сюда на минуту, и торговки… Эти вообще сделали харчевню местом постоянных встреч и обменивались здесь последними рыночными новостями. Иногда заходил и кое-кто из пожилых бойцов. Пропустив стаканчик-другой вина и утирая рукавом усы, они обязательно наказывали мне: «Будет кто из командиров спрашивать, скажи: никого не видал!»

Уже через несколько дней я знал в лицо всех завсегдатаев харчевни. Среди них особенно выделялись двое.

Одного звали Ба Нгу. Он как будто дежурил в харчевне. Все анекдоты и истории, которые он рассказывал, я уже знал наизусть, но всякий раз с удовольствием слушал их снова и снова, потому что он всегда прибавлял что-нибудь новенькое. Если в харчевне становилось слишком тесно, Ба Нгу непременно уступал свое место только что пришедшим. Часто он помогал моей хозяйке подать на стол. Толстуха очень ценила его за умение развлечь гостей веселой беседой и время от времени бесплатно подносила стаканчик вина с вяленой рыбкой [9] Вяленую рыбу подогревают на огне и макают в вино. (Прим. автора.) . Ходил Ба Нгу всегда в одних брюках, иногда только набрасывал на плечи черную рубашку и на все вопросы отвечал, что так ему прохладнее. Лицо и спина его были медно-красными.