Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

После обеда позвал жену сторожа, велел вынести людям кофе, да погорячее. Спросил, нет ли водки. Не было, с этими холодами всю выпили. Пожал плечами, сомневаясь. Полускосил глаза на гостя — за советом.

Потом коротко извинился, бросил гостя и пошел взглянуть, что там делается у колодца. И больше уж не вспоминал о рыбной ловле.

А у колодца кипела работа. Один опускал ведро. Другой, сильно дергая веревку, ухитрился, наконец, накренить ведро там, на дне, чтоб вода вливалась в него. И когда ведро вытянули, после того, как долго держали в колодце, оно было полно меньше чем до половины, да и то жидкой грязью. Его передали по рукам, чтоб выплеснуть подальше, не дав воде просочиться в рыхлую землю по краям ямы. Жоаким Престес спросил, убывает ли вода. Рабочие ответили досадливым молчанием. Наконец один сказал с вызовом:

— Куда там!..

Жоаким Престес стоял недвижно, наблюдая работу. И Альбино, услужливей других, предложил:

— Еще б одно ведро…

Батраки переглянулись, встревоженные. И чертов этот сторож вспомнил, что у жены есть ведро, и пошел искать. Сухопарый, еще более встревоженный, чем другие, заверил:

— Ни с одним ведром, ни с двумя — никто не полезет! Там грязь одна, вода бьет сильно.

Тут Жозе прервал свое свирепое молчанье, чтоб объясниться начистоту:

— Два ведра — значит, опять лезь? Альбино больше не полезет!

— Чего суешься, Жозе! Брось, пожалуйста!.. — Альбино огрызнулся.

После полудня будто потеплело, но день все равно стоял темный, свинцовые тучи все небо обложили. Птицы — ни единой. А часу так во втором ветер улегся, и в мрачном воздухе легче согревались тела за работой… Жозе с таким негодованием повернулся к брату, что все поняли: даже если это оскорбит старого Жоакима Престеса, верней, его хозяйские права, Альбино получит трепку, как бывало, когда его заставали за картами или водкой. Сухопарый решил принести себя в жертву, чтоб больше уж не было неприятностей. И поспешно вмешался:

— А мы по очереди, Жозе! Сейчас я полезу.

Мулат мотнул головой, отчаянно, затаив гнев. Второе ведро принесли и бросились готовить всё к новому спуску. Старый Жоаким Престеса стоял молча, недвижимо. Лишь время от времени привычно и медлительно извлекал из кармана часы и смотрел в небо — не меркнет ли день — как непреклонный судия, устыжающий, зовущий к совести хлопотавших вокруг людей.

И работа продолжалась, беспрерывная и бессмысленная. Альбино оставался на дне сколько мог, и ведра, медленно и безнадежно, ходили вверх-вниз. А теперь еще вал скрипел так оглушительно, что выдержать было невозможно, — пришлось смазывать. Жоаким Престес молча смотрел в пасть колодца. Альбино совсем истомился. Сухопарый сменил его. Но после первого спуска так перетрусил, так нарочито ослабел, стал приставать ко всем, чтоб спускали осторожней, чтоб уважили… И упорно просил водки.

Тогда сторож вспомнил, что в таверне у японца, на том берегу, есть водка. Можно съездить, к тому ж у него в сети всегда какая-нибудь рыба найдется — в затонах ловит.

Тут уж Жоаким Престес совсем рассвирепел. Ясно было, что никому нет охоты работать. Каждый раз, когда сухопарому приходила очередь спускаться, он нарочно копался: минут пять стаскивал рубаху, в последний момент решал сходить в уборную, — еще десять минут его жди, терпение лопнет! (А тем временем вода пробивалась все сильней на дне колодца, свободная от топкой глины. День гаснул. И в последний раз, когда Альбино вылез на поверхность, даже он, несмотря на тихий нрав, был в досаде, потому что вода стояла как стояла…)

Жоаким Престес рычал от бешенства. Сторож пускай займется своими коровами, в его советах не нуждаются! И пусть не думают, что хозяин заплатит за водку — не намерен! Попрошайки! Не расположен содержать банду пьяниц!

Батраки, разом прервав работу, уставились на хозяина, задетые, возмущенные таким оскорблением, не в силах терпеть дольше. Но Жоаким Престес не унимался, наступая на сухопарого:

— Вот именно!.. Пьяницы!.. Раздевайся! Живей! Выполняй, что приказано!..

И парень не выдержал колющего взгляда хозяина, опустил голову, стал раздеваться. Но еще более вяло, чем раньше, душимый неосознанной обидой, рвущейся наружу в неровном дыхании, глухо свистящем через ноздри. Гость, почуяв опасность, вмешался. Хорошо бы привезти жене рыбы, если любезный хозяин отпустит сторожа, они в мгновенье ока слетают в венту к японцу. И нервно махнул рукой поселянину. Ушел, бежал от всего этого, не дождавшись даже согласия Жоакима Престеса. Последний лишь пожал плечами, снова застывший, наблюдая работы на колодце.