Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

Оставалось ждать, все замерли. Жоаким Престес, а с ним батрак один, перегнулись вниз, позабыв почти, что земля по опасным краям ямы может обвалиться. Прошла минута, прошла еще одна минута, так все себя неприятно чувствовали! И еще время прошло… Жозе не сдержался: крепко ухватив одной правой рукоять — мускулы так и вздулись на сильной, красивой руке, — он наклонился, сколько мог, с краю колодца:

— Наше-о-о-ол?

Никакого ответа.

— Нашел, бра-а-ат?

Еще несколько секунд молчания. Гость не выдержал этой муки, отдалился под предлогом, что хочет пройтись. Этот голос колодца, глухой гул, по странной иронии нежный, доходивший сюда, наверх, казалось, без слов говорил «нет». Минуты проходили, нетерпение душило людей. Альбино, наверно, из последних сил, лепясь к этой веревке, на корточках на узле, шарит рукою по глине, залитой водой.

— Жозе…

— Да, сеньор? — но, повернувшись туда, где стоял старик, даже не ожидая приказа, Жозе накинулся на хозяина: — Пожалуйста, сеньор Жоаким Престес, уйдите оттуда, земля рыхлая, обвалится!

Жоаким Престес отошел неохотно. Потом продолжал:

— Крикни Альбино, что может ступить на землю, но в одном только месте, пусть не топчется.

Жозе поторопился исполнить приказ. И теперь, вздохнув с облегчением, рабочие переговаривались. Сухопарый, грамотей, ходивший на станцию за газетой, вовремя, чудак, заговорил про недавний случай с «утопшим». Другой признался в своих опасениях, но осторожно, чтоб не рассердить хозяина. Жозе молча, опустив голову, глядел в землю, глубоко задумавшись. Но все на опыте знали, что потерянная ручка увязла в жидкой глине и что надо теперь осушить колодец. Жозе поднял голову, решившись:

— Так не выйдет, сеньор Жоаким Престес, надо воду черпать.

Жоаким Престес вдруг согласился. Крикнули Альбино, что подымают. Несколько минут никакого ответа. Все, в молчании, ждали, сердясь на упрямство Альбино. Веревка дрогнула вдруг, в знак, что можно. Жозе живо схватился за рукоять и крикнул:

— Готово!

Веревка, выпрямясь, натянулась. Даже не ожидая, чтоб помог другой рабочий, Жозе, силой братской любви, сам повернул рукоять. Вал глухо взвыл в быстром повороте и пошел, скрипя и стеня.

— Вы бы хоть смазали эту штуку, черт подери!

Только когда Альбино возник из колодца, вал остановился и затих. Парень был весь залеплен грязью, словно чудище какое. Спрыгнул на землю и прошел три шага, спотыкаясь, как оглушенный. Низко опустил голову, хрипя и откашливаясь, махал руками, топал ногами, под душной тяжестью глины, комьями плюхавшейся на землю. Нервно пошутил, чтоб подбодрить себя и ребят:

— Здоров холодок!

Стал одеваться, не вытираясь, жадно, — рубашку, дырявый свитер, пиджак. Жозе принес свой пиджак, молча бросил на спину брату. Альбино взглянул на него, светло и глуповато улыбнулся в благодарность. Как девчонка, счастливый, закутался в огромный пиджак брата, наслаждаясь.

Жоаким Престес находился в крайнем возбуждении, заметно было. Даже не старался скрыть этого от гостя. Сторож пришел сказать, что жена велела приглашать хозяина в дом — обед на столе. Старик бросил жесткое «иду!», продолжая прислушиваться к разговору рабочих. Сухопарый советовал поискать в городе землекопа, знающего, как рыть колодцы. Жоаким Престес взорвался. Не намерен платить землекопу из-за какой-то ерунды! Лень — вот всему причина! — вычерпать неглубокий колодец — это вам не в Африку ехать за рабами! Ребята обиделись, вообразив, что хозяин обзывает их рабами. Приняли вид оскорбленной гордости. И тот же сухопарый, более независимый, чем другие, решительно взглянул в глаза Жозе, ища опоры у самого сильного, и то ли спросил, то ли решил:

— Пошли?!

Тотчас же засуетились, ища ведро, накладывая крест-накрест на пасть колодца доски, способные выдержать тяжесть человека. Жоаким Престес с гостем отправились обедать.

Хмурый обед, хоти рыба была жирна и вкусна. Жоаким Престес был мрачен. В нем зрело первобытное неизбывное упрямство — получить свое вечное перо сегодня же. Для него честь, достоинство, власть не делились по степеням, выражаясь равно в том, чтоб привезти лекарство батраку, и в том, чтоб достать со дна колодца свое вечное перо. Дважды гость, словно не в курсе дела, спрашивал про землекопа из города. Только на «форде» можно было ехать в город, а «форд» был нужен Жоакиму Престесу — ездить на тоню и обратно; и поскольку сторож утверждал, что рыба не ловится, старик заупрямился, решив показать, что на его тоне — ловится. К тому ж — что за черт! — батраки должны осушить колодец, бездельники! Жоаким Престес дрожал от гнева. Взвалив вину на рабочих, он словно снимал с себя вину за то, что заставляет их трудиться впустую.