Иван Сабило - Пробуждение

— Потом нашел. Откопал. Даже достал, в руках держал. И, помню, тупость мной овладела — ни двигаться не хочется, ни думать. Потому что никакого права я на это золото не имел и не буду иметь. И даже если заберу его, оно не сделает меня ни на грамм свободнее, а только еще больше закрепостит и душу сильнее стиснет… Бросил обратно в яму и ушел.

— Зачем же было оставлять, если оно вам не принадлежит? — спросил Шульгин. — Нужно было привезти и…

— Что «и»?.. Прийти с повинной и признаться, кем был во время войны? Никакое золото не спасет, все равно расстреляют. А я молодым был, на будущее надеялся. Не так просто, Сережа, умирать человеку, не видевшему счастья… Открой тумбочку и возьми листок. Я утром план нарисовал, где приблизительно закопал. Автобус из Минска «Товарная станция — деревня Паздерки». Я тут все, что мог, написал. Только ты не особенно доверяй. Ищи дуб, а невдалеке колодец. Он уже почти зарос. Еще рядом была сосна с обломанной верхушкой… Я убил не только Любу Бортник, я убил и самого себя…

Шульгин, не совсем понимая, что делает, открыл тумбочку и достал узенькую полоску бумаги — то ли из блокнота, то ли из записной книжки. На ней черными чернилами были написаны кривые слова, а на поле, очерченном неровной дрожащей линией, стояли знаки. Шульгин не разглядывал. Сложил листок вчетверо и сунул в карман.

— Я тебе рассказал, теперь это твоя тайна. Я выхожу из игры. Кончилась моя жизнь. Отмучился. Все без утайки рассказал. Распорядись тайной, как можешь. Расскажи, кому тебе покажется нужным. Никогда только не оставайся один, пропадешь. Все тебе завещаю. Это все, что у меня есть — моя тайна и моя правда…

Он замолчал и медленно закрыл глаза. И тут же снова открыл. Теперь его взгляд казался более решительным.

— И последнее: в кладовке, в рюкзаке, лежит ключ от шкафа. В шкафу под бельем мой пистолет. Достань его и принеси мне. Принесешь?

— Я постараюсь.

— Пить хочу, дайте пить…

— Вот, будто живой воды просит, а мне и она не поможет… Или можно спастись, а, Сережа? — дернул он головой, и глаза его осветились каким-то желтым, словно бы потухающим светом.

«Не поздно ли спохватился, гад? — подумал Шульгин. — И что тебе даст теперь это спасение?..»

— Принеси золото, и я признаюсь… Хоть поздно, хоть в конце повинюсь, а? Хоть помру свободным… Ты послушай меня… В шкафу, в кармане пальто — деньги. Много денег, тебе хватит на дорогу. Ты возьми их и съезди в лес. И поищи. Найдешь — привези мне. И я признаюсь. Я могу и так признаться, но с золотом будет лучше. Для меня лучше… А пистолет возьми с собой. На всякий случай, мало ли что?.. Я буду ждать тебя. И ты спасешь меня, голубчик, я знаю, что спасешь, — говорил он, медленно закрывая глаза и словно бы проваливаясь еще глубже в свои бинты.

Шульгин машинально повернулся к двери, где несколько минут назад стоял высокий мужчина. Но там теперь никого не было.

В палату вошла медсестра, и бородач показал ей на Анатолия Дмитриевича.

— Ему опять хуже. Прогоните пацана, что он ему покоя не дает?

Медсестра посмотрела на Шульгина и подошла ближе. Поправила Анатолию Дмитриевичу подушку, послушала пульс и, спрятав его руку под одеяло, повернулась к Шульгину.

— Все, молодой человек. На сегодня достаточно.

Шульгин встал. Не глядя на медсестру, тихо сказал:

— Я к вам приду.

Услышав голос медсестры, толстый мужчина сдвинул свою большую голову на край подушки и особенно ясно и вежливо проговорил:

— Сестричка, как я рад, что ты пришла. Меня жажда мучает…

Шульгин вышел из палаты. Быстро сбежал по лестнице. В гардеробе сдал халат и надел куртку.

«Ну, гад, ну, скотина!. Хотя при чем тут гад? Он — полицай, и ничего не может быть хуже этого!.. Но почему же он рассказал это мне? Почему не попросил врачей, чтобы они позвали милицию или кого-нибудь еще, у кого и возможностей больше, чем у меня, и сил? Но ясно, что есть люди, которые знают о золоте и подбираются к нему. Это его дружки-полицаи…»

Шульгин свернул на свою улицу и неожиданно встретил Достанко и Зимичева. Они что-то несли в бумажных пакетах и громко разговаривали. Шульгин хотел пропустить их, чтобы не останавливаться, но они сами его заметили.

— Привет, снежный человек! — сказал Достанко.

— Кактусы? — поинтересовался Шульгин.

— Нет, ангелочков с крылышками завернули, — сказал Достанко. — Хочешь, тебе парочку преподнесем?

— С миру по нитке собираете?

— Ага. По нитке. Чтобы оставить миру целую рубаху! А ты откуда, житель тундры?