Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

Прежде на первых страницах книг и учебников непременно давались заставки с изображениями сказочных садов с дворцами, минаретами. Возможно, они и запавшие в память истории из старинных книг, которые по четвергам читал нам брат Хамза, помогали пылкой моей фантазии видеть на синих пятнах белые, стремительные корабли, на желтых — караваны верблюдов, дворцы, мечети с резными минаретами… Иногда, глядя на карту, я пускался в воображении в дальние странствия и вздрагивал испуганно от неожиданного вопроса учителя:

— Куда впадает река Иде́ль [31] Иде́ль — Волга. ?

Или:

— В какой части света находится Энгельтрэ?

На третьем году отец неожиданно отвез меня учиться в соседний Каенсар. Мама и родственники всполошились. Что произошло? Зачем было отдавать мальчишку в отсталое медресе, которое уж никак не назовешь светочем знаний, скорее уподобишь чадящей коптилке?

Причина открылась позже. На выборной сходке отец стал уговаривать мужиков не доверять более старосте Юсуфу, рассказал обо всех его кознях против деревни. Хотя козни те и были давно известны, Юсуфу всяческими ухищрениями удалось склонить на свою сторону муллу и учителя, а дальше уже все повернулось по его желанию.

Возмущению отца не было предела.

— С каким сердцем я отдам в их руки свое дитя? Хоть и трудновато придется малому, здешним я его не доверю!

Отец был человек гордый, не хотелось ему смириться перед учителем, но сколько пришлось мне натерпеться из-за этого!

Помещение каенсарского медресе было немногим больше обычной деревенской бани. На грязном его полу вдоль и поперек рассаживались десятка два мальцов, кто в бешмете, кто в одной рубашке, и зубрили уроки, заучивали непонятные арабские слова.

Первогодки сидели здесь у самой двери, подростки постарше прочно занимали места в переднем углу и возле печки.

— Эли́ф, би, ти, си… Эли́ф, би, ти, си [32] Эли́ф , би , ти , си — первые буквы арабского алфавита. , — непрестанно повторяли малыши у двери.

А в переднем углу заучивали целые слова. Один великовозрастный парень зажмурил глаза и, покачиваясь, бубнил:

— Зараба́, зараба, зараба… — Потом, словно вырвавшись из плена этого слова, бросал вдруг: — Девка спать здорова, здорова! — И снова продолжал: — Зараба, зараба…

Бесконечные повторения утомляли, от смрадного духа и гула голосов пухла голова, и мы прерывали зубрежку, чтобы немного размяться. Шум все возрастал. За печкой кукарекали, посреди комнаты вовсе затевали драку. Взвихривалась пыль, раздавались глухие Удары.

— Хазрэ́т [33] Хазрэ́т — почтительное именование муллы. ! — испуганно вскрикивал вдруг дежурный шакирд.

Тут начиналась толкотня, борьба за места, кто-то ползал по полу, искал оторванную пуговицу или скинутый противником кэлэпуш. Драчуны вытирали разбитые губы, носы, старались прикрыть руками порванные на коленях портки.

Хазрэт, каенсарский мулла, входил, расстегивая на ходу отороченную мехом шубу, и, не снимая ее, опускался на подушку у передней стены. Проверяя уроки и задавая новое, он никогда не заглядывал в книгу и часто, уставясь большими глазами в окно, задумывался о чем-то своем.

Был он молод и пригож. Правда, появлялся всего два-три раза в неделю, но его приход вносил оживление в монотонное течение наших занятий. Только хазрэт наш вечно торопился. Были у него какие-то торговые дела, из-за которых он каждый день куда-то ездил. И у дверей медресе его почти всегда дожидалась запряженная лошадь.

Прошло всего два месяца, а душа моя совсем отворотилась от каенсарского медресе. Уроки родного языка и географии у Забихуллы-абы стали счастливым воспоминанием. Не учить мне теперь стихов, не пускаться в дальний путь по карте — в странствия по чужим краям! Но как сказать обо всем отцу? Как умолить его взять меня из Каенсара?

И стал я в пятницы, в дни, когда бывал дома, больше возиться у отцова верстака. А вдруг да подвернется случай поговорить с ним? Ну, а если не подвернется, все равно я так скучал по нашему, не похожему на иные дому, что радовался и визгу отцовской пилы и стуку молотка.

Когда входишь в нашу нижнюю горницу, тебя сразу обдает запахами свежей стружки, сосновой смолы, замазки и всяких красок. По стенкам и простенкам развешаны пилы, на полках лежат рубанки, долота, стамески, большие и малые сверла. У двери на длинных шипах висят покрашенные рамы. До чего же я люблю смотреть, как отец что-то мастерит, распиливает, строгает!