Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

— Можно мне пойти? — попросился я, охваченный желанием помочь отцу.

Но отец будто и не слышал меня.

— Ну, давай я пройду! — пристал я к нему опять.

— Не сумеешь!

— Да я прямо-прямо на тебя буду шагать!

— Сказано, и хватит!

Потеряв всякую надежду, я пошел землянику в кустах собирать. Земляника была спелая; сочные красные капли ягод едва держались на стебельках. А запах, запах! Но я и успел-то лишь пару ягод съесть, как послышался крик отца:

— Не топчи! Тут и без того…

Как нарочно, и ребят своих поблизости не было, и я, расстроенный, уселся в телеге.

— Э-э-э-эй-й, э-э-эй-й! — послышалось вдруг за моей спиной.

Обернулся — никого. Только было перевел взгляд на дорогу, опять раздался писк, потом смех. Смотрю — на соседней полосе из-под распряженной телеги выглядывает Минниса!

Вот счастье! Мы с ней тут же пустились наперегонки к реке. Минниса бежала не хуже меня, ее голые пятки, гладкие, как потертые пятачки, так и сверкали в траве. Мы уже у берега были почти, да мать Миннисы обратно нас позвала.

— Нельзя там босиком ходить, — пожурила она дочку и стала обувать ее. — Змея ужалит!

Мать у Миннисы была невысокая, такая же черноглазая, как и дочь, такая же верткая и быстрая.

— Научить вас заклятию? — сказала она, присев на корточки перед нами. — На случай, если на змею наскочите… Старики сказывали, не могут змеи перед этими словами устоять. — И, улыбаясь, покачивая головой, завела скорым говорком:

Заклятье было похоже на песню, и мы, напевая его, снова спустились к берегу и, усевшись на откосе, стали закидывать в воду камни. Кинешь камень, и от того места, куда он бултыхнется, круги идут, будто гонятся друг за другом.

— Глянь-ка! — вскричала вдруг Минниса, хватая меня за локоть. — Мешок с мукой! Вон плывет, вон! А что, если его водяная выпустила? Чтоб нас заманить!..

Ух ты! Взаправду мешок! Он медленно плыл под кругами, что разошлись по воде, плыл прямо в нашу сторону. Хоть тут же прыгай и хватай. Отца кликнуть? Ведь целый мешок муки…

Пока я раздумывал, мешок наш плыл-плыл и сразу ушел под яр. Такое меня зло взяло, что обманулся!

— Да это же облако! — сказал я с досадой.

Перед нами неслись по небу пухлые, точно мешки с мукой, облака. Хотел было я поругать Миннису, что обнадежила напрасно, да нас мама позвала.

— Нельзя над омутом баловаться, — опасливо сказала она, — играйте здесь!

Мама нарезала ломоть ржаного хлеба квадратиками и, посыпав сахарным песком, протянула нам:

— Вот вам пряники, угощайтесь!

Что ж, «пряники» эти показались нам ничуть не хуже всамделишных.

Солнце тем временем село, серо-сизые тучи заволокли все небо. Поглядывая на грузные косяки туч, отец с мамой держали совет: раскидать скошенное сено иль погодить?

— Нынче и петухи безо времени пели, лягушки вон тоже расквакались — кабы не задождило!

— Уж это каждый год так! — сказала мама. — Хлеба как есть истомятся, изжаждутся, и ни одной капли на них не упадет. А стоит на сенокос выйти, ну будто дно у неба выбивают, — льет и льет!

— Будет тебе ворчать! Дожди покуда не лишние, пускай попрыскает.

Увидела мама, что мы с Миннисой вокруг телег носимся, в пятнашки играем, улыбнулась:

— Да что с нашим Гумером стало? Прямо глаза застило ему, нас и не примечает…

Ничего со мной не стало, просто нравилось играть с Миннисой. Когда она оказывалась рядом, мне как-то само собой хотелось бегать, смеяться.

Внезапно за лугами, недалеко совсем, сильно громыхнуло, будто раскололось небо. Мы кинулись к маме. Она, шепча молитву, погладила нас по голове, чтобы от молнии охранить, и погнала под телегу:

— Будет вам чирикать, прячьтесь скорей! Вон грохотун сюда скачет!

Мама положила в телегу большую охапку сена, прикрыла то́рпищем [19] То́рпище — полог, покрышка из грубой пряжи. и мы будто в шатре уютном очутились. Поначалу тут стоял дегтевой дух, но запах свежескошенной травы перебил его, у нас даже в носу защекотало.

А в небе всё перекатывались громы, потом зашумел дождь. К нам же под телегу ни ветер, ни дождь не проникали. Минниса прислонилась спиной к колесу и, кинув быстрый взгляд наружу, зашептала:

— Знаешь, когда мы давеча на луга спускались, у старого кладбища ведьмину свадьбу видели. Посередь дороги пыль крутится столбом, до самых облаков доходит. Вот страхи-то! Завертью крутится, а внутри темное сидит. Бабушка говорит, что это ведьма в ступе, она свадьбу справляет.