Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

— Не бей божью тварь, мякинная твоя голова! — погрозил кто-то мальчишке кулаком. — Не мучай!

— Сшибить бы его с коня, непутевого!

— Какого рожна гонишь-то? Все равно ты первым пришел… с заду! — крикнул один под общий смех.

Не успел, однако, тот конь остановиться, как его со всех сторон окружили женщины. Они тянулись к его гриве, к ремням уздечки, привязывали куски ситца, платки, салфетки. Вскоре бабьи дары закрыли чуть ли не всего коня, только уши остались торчать да хвост. И каждая приговаривала свое:

— Обет я давала, ежели сын от солдатчины вызволится…

— Извелась вся от колик в животе. Обещалась подарок дать последней лошади на сабантуе — и как рукой сняло! Тьфу, тьфу, не сглазить бы!..

Одна, оказывается, взяла на себя обет, чтобы дочь ее ребенком благополучно разрешилась, другая — чтобы корова телушку принесла…

— Эх, темнота! — покачал головой Мухамметджан-солдат и сердито сдвинул на затылок войлочную шляпу. — Темнота, невежество! На кой черт, в таком разе, скакунов растить? Пусть шелудивые скачут! И когда борются, подарок пусть дают тому, кто под низом лежит! Тьфу!..

Он постоял, посмотрел на баб и, нахлобучив шляпу на глаза, вовсе ушел с майдана. А Сарник Галимджан рассмеялся ему вслед:

— Разве услышишь путное от зимого́ра [13] Зимого́р — крестьянин, уходящий на отхожий промысел; имеет пренебрежительный оттенок. ?

Хакимджан что-то разошелся нынче.

— Каменное у твоего джизни сердце, — сказал он, толкнув меня в бок. — Отставшую лошадь не пожалел…

Я ничего ему не ответил. Чудно все это было, чудно!..

Тем временем по майдану разошелся тревожный слух:

— Рыжий скакун сбросил мальца и в деревню ускакал!..

— Господи, а малый-то как, малый? — заволновались все. — Не покалечился ли?

— Человека надо послать! Чего староста смотрит!

Кто-то побежал за старостой, кого-то погнали в деревню лошадь запрягать. Но не прошло много времени, как из конца в конец пронеслась весть: коня, что задурил, поймали возле старого кладбища. Мальчик жив-здоров, только плечо немного ободрал, когда падал.

День уже клонился к вечеру, игрища на сабантуе кончились. Тут мы с Хакимджаном, увязавшись за принаряженными женщинами, пошли к верхнему, тянувшемуся в сторону леса краю деревни, где под горой, на лугу, у извилистой речки устраивались гулянья.

Что говорить о луге! Даже пологий склон горы был сейчас весь пестрый, цветистый. Это женщины — каждая со своим выводком детей — расселись ярусами по косогору. Отсюда, сверху, было видно как на ладони то место, где собрались девушки и джигиты.

Вскоре мы тоже сидели на косогоре под крылышком у мамы. Мама смотрела вниз на звеневший песнями и пестрый от девичьих нарядов луг и покачивала головой:

— Ай-хай, сколько там народу собралось! Игры какие затеяли!

Вот подошла и села возле нас тетушка Гильми́, соседка, дружившая с мамой. Она была женщина бойкая, живая, и с ней нам стало еще веселей. Тетушка Гильми сунула руки под зеленый плюшевый жакет и, обхватив себя, мерно покачивалась под напев гармони.

— А девки ног под собой не чуют! Будто лебеди, плывут вокруг своих джигитов! Гляди-ка, Минзифа́, — тетушка Гильми, улыбаясь, подтолкнула маму, — твоя Уммикемал тоже там! И красавца вроде бы подцепила!

Мама нахмурилась, словно не по душе ей пришлись подобные слова.

— Может статься, и там. Где же ей быть, молоденькой? Подросла ведь уже дочка! Слава богу, не кособокая какая. И станом вышла — не сглазить бы, — и лицом пригоженькая.

Тетушка Гильми закивала головой: знаю, мол, не в укор сказала.

Мама глянула с опаской в сторону деревни и стала подниматься:

— Не пора ли домой, детки? Хоть и весело тут…

Тетушка Гильми схватила ее за руку и потянула вниз:

— Чего заерзала? Думаешь, Башир-абзы ждет? Ну и пускай, не дрожи!

— Говорить-то легко…

— Легко ли, нет ли… Уж если и на сабантуе не поразвеяться!.. — Она сжала губы и опустила голову. — Я вот больного сына одного оставила, да пришла.

Мама вздохнула и уселась обратно. Видно, представила себе прикованного к постели Фазуллу́, сына соседки…

Говорили, что у Фазуллы желёзки изъязвились. Голова, шея, грудь — всё у него перевязано. Он высох весь. Фазулла — сын тетушки Гильми от первого мужа. Может, и порадеть за него некому…

— Поглядите, поглядите! — воскликнула мама вдруг. — Закружились-то как!

На лугу завели хоровод. Вот в середину круга, где стоял гармонист, вбежал парень и пошел плясать, пошел отбивать ногами, да так быстро, что глаза за ним не поспевали. И чем быстрее кружил он, тем пуще наяривал гармонист.