Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

— Пособи-ка, ведь без дела стоишь!

Однако Ахат, голос ли Сэлима был ему противен или он хотел заставить его еще покланяться, лишь зубы оскалил.

— Что, не под силу? Поджилки затряслись? — сказал он и, чуть обернувшись к нам, добавил: — А еще поговаривают, что жениться ты надумал.

В эту пору и в самом деле слух прошел, что Сэлим сватов к нашей апай заслать хочет.

Сэлим взглянул краешком глаза на отца и скривился:

— Ну, хватит, не ломайся!

— Коли так, сам тащи! Пусть увидит Башир-абзы, какой ты есть джигит. Ну-ка, ну!

— Ты нас не вмешивай! — возмутился отец и отошел в сторону.

Сэлим задохнулся, даже языка лишился поначалу, потом как понес дурным голосом:

— Ах ты шваль чертова! Еще ломается, голь перекатная! Силой своей заносится!

— Чего мне заноситься? Был бы ты человеком истинным, я бы твой мешок один снес.

— Ха, так бы один и снес! Бахвалься!

— Вот и снесу! Мое слово твердо!

Ахат метнул глазом на отца и схватился за мешок. Мужики пытались остудить парня.

— Не дури, Габдельаха́т, — степенно проговорил мельник, — поясницу повредишь.

— Шутка ли — в куле-то девять пудов!

— Не упрямься! Тут двоим, пожалуй, как раз будет.

Но парень и слушать не стал.

— Не называться мне Ахатом, ежели с этим мешком десять разов вкруг мельницы не пройду!

Он рывком взгромоздил мешок на плечи и пошел, пригибаясь под его тяжестью. Он шагал, как по мосткам, раскинув в стороны руки, лицо у него налилось кровью, жилы на шее вздулись, стали толстые, точно жгуты конопляные, а ноги глубоко грузли в землю.

Я было кинулся вместе со всеми за Ахатом, но отец остановил меня.

— Залезай в телегу, — сказал он мрачно, — домой поедем!

— Хоть чуточку поглядим!

— Залезай, тебе говорят!

Веснами в отцовском саду цвела не только сирень, но и черемуха, и рябина. Они стояли высокие, раскидистые. Из-за них, может, и поселился в нашем саду соловей. Каждый год с нетерпением ожидали мы его прилета. Вечерами все ближние соседи собирались у наших ворот послушать соловья и, если вдруг он умолкал, тревожились.

Как-то в начале лета поутру нашли соловья в саду мертвым. Для меня, беспечного, озорного мальчишки, ничего необычного в этом не было. Мало ли валяется сбитых птичек по садам да вокруг овинов! Оттого, наверное, странно было видеть, как отец, такой большой, бородатый, нагнулся над крошечным тельцем и бережно взял его в руки.

— Это какого безбожника дело, а? — произнес он с горечью. — Кому он жить помешал? О-от окаянный! Чтоб ему самому шею свернуло!

После долгих сожалений, обсуждений пришли к мысли, что убил соловья Ахат. И причина тому вроде нашлась. Я давно приметил, что во время посиделок и всяких игр наша апай с Ахатом как-то близко друг к другу держались, а то и перешептывались. Оказывается, отец с матерью знали про это и уж вовсе не одобряли. Боялись, как бы не приняло дело серьезный оборот, как бы не сгубила их дочь свою жизнь, выйдя за бездомного, безземельного батрака.

Вот и решили, что свиделась-де апай с Ахатом вечером возле дома и он-де сшиб соловья, чтоб не было им помехи.

Точно было так или нет, никто не видел. Мама и то засомневалась.

— Ай-хай, — покачала она головой. — Где ему было достать птичика? Ведь…

— А кому же еще? — оборвал ее отец. — Кто, кроме него?

Отец сам закопал соловья под черемухой и холмик над ним ладонью выровнял.

— Попадись-ка мне теперь этот варнак! Уж я ему!..

Лишь только отец, занявшись своими делами, скрылся в глубине двора под навесом, с верхней горницы сбежала сестра и, чуть не плача, прижалась к маме.

— Напраслина, напраслина все! — горячо зашептала она. — Да разве он тронет? У него и рука не поднимется. И не приходил он сюда, и сроду он не такой!

— Что же птичик-то? Ни с того ни с сего…

— Откуда я знаю? Может, коршун зашиб или собственная смерть пришла.

А меня тем временем тихонько окликнули в заборную щелку соседские девушки и защебетали, заюлили.

— Гуме́р, миленький! — наперебой верещали они. — Поищи под деревьями, не осталось ли пера соловьиного, хоть перышка махонького… Уж очень надобно, очень!

Позже я узнал: перышко-то из соловьиного крыла, оказывается, владеет приворотной силой. Стоит девушке коснуться им джигита, как он без памяти ее полюбит…

День сабанту́я, шумного, суматошного и самого радостного праздника весны, мы, мальчишки, ожидали чуть ли не с первой капели. Вот шакирды скидывают валенки и начинают бегать в медресе в деревянных башмаках. Тук-тук, тук-тук! — стучат башмаки, улицы полнятся веселым гомоном, спешат ребята в снежки наиграться. В эти дни только и успевай примечать новое. В небо теперь, не зажмурившись, не поглядишь. Солнце отражается в каждой серебряной капле, падающей со стрехи, в звоне осколков сорвавшейся сосульки слышится долгожданный голос весны.