Рене Реджани - Завтра, послезавтра…

Ах, вот что, это учитель! Но прислало его не государство, а приехал он сам и хочет открыть школу. Как она называется-то? Начальная.

Дядюшка Винченцо в этих делах плохо разбирается, но помочь бедняге учителю, право, не грех. Похоже, этот чудак из своего кармана согласен платить, лишь бы учить ребят. Сам дядюшка Винченцо не прочь послать внука в школу. Правда, сын у него в Венесуэ́ле и давным-давно не пишет. Неизвестно даже, жив ли. Золовка умерла. Тереза скоро выйдет замуж и покинет дом, а вот Сальваторе пускай учится. И пошлет он его в школу вовсе не потому, что учеба обязательна для всех, а по своей воле. Учителя зовут Антонио Лазала. Он наш земляк, говорит на диалекте, почему бы ему не помочь?

— Мне нужно помещение. Вы ничего подходящего не знаете, синьор Винченцо? — спрашивает Антонио.

— Помещение… гм… помещение. Какое там еще помещение?

— Да самое обыкновенное, скромное.

Винченцо Виджано прислоняется спиной к стене и, приподняв старый берет, вытирает со лба обильный пот. Он обращается к Антонио на «ты», по древнему обычаю италийцев.

— Пожалуй, кое-что найдется, дон Антонио. У Крикуна. Не удивляйся, Крикуном его прозвали за горячность. Уж очень он распаляется, когда спорит. Человек он богатый, а настоящее его имя Панкра́цио Монтеса́но.

— Где же найти его?

— Он живет в Аччетту́ре.

— Можно к нему обратиться от вашего имени?

— Гм… от моего имени… А зачем? Впрочем, как хочешь, скажи.

Когда Антонио нашел в Аччеттуре дона Панкрацио и заговорил с ним о помещении для школы, тот и в самом деле распалился:

— Какое еще помещение?! А куда я свиней дену?

— Так это свинарник? Нет, конечно, свинарник для школы не годится.

— Дело ваше.

— А поблизости ничего другого нет?

Монтесано отрицательно покачал головой.

— Куда же мне теперь идти?

Антонио устал. После долгих скитаний по каменистым тропам ноги у него точно свинцом налились. Он закрыл глаза, и сразу же во тьме зажглись тысячи крохотных звездочек и сильно закружилась голова.

Для начальной школы место здесь самое подходящее. Хотя бы уж потому, что в округе школы нет и в помине. Но в остальном… Вместо того чтобы пичкать его в институте всякими премудростями, научили бы лучше быстро бегать и ловко карабкаться по скалам, как это делают мухи, взбираясь по стеклу. Неплохие физические упражнения, да только никто этому не учит.

— Что с вами, заболели?

— Нет, что-то голова закружилась.

— Помочь вам?

— Нет, нет, спасибо. Просто я устал. И потом, все так трудно.

Монтесано уходит, затем возвращается:

— Если уж вам так нужно, я подыщу для свиней другой сарай.

— А этот свинарник хоть большой?

— Порядочный. Хотите посмотреть?

— Далеко это?

— На полпути между Аччеттурой и Пьетраперта́дой. Ходьбы тут километров пять.

— Я смертельно устал. Нельзя ли отложить до завтра?

— Вам виднее. Но сегодня я мог бы дать вам мула.

И снова в путь.

Размеренная поступь мулов навевает сон. Особенно если встал спозаранку да еще за день утомился. Но Антонио уверенно сидит в седле. Привычка. Он вспоминает, как еще мальчишкой ездил летом из Мате́ры к дедушке с бабушкой в деревню. Тоже на муле. Внезапно маленький караван остановился. Антонио открыл глаза.

Пронзительный поросячий визг и ужасная вонь. Это с пастбища под зоркой охраной маленького свинопаса возвращается стадо свиней. Дырявая крыша свинарника держится каким-то чудом, но дверь не закрывается. Окон нет. Даже маленького оконца… «Оконце» — существительное среднего рода единственного числа. Как и слово «стойло». Впрочем, это не стойло, а свинарник. Для занятий здесь условия и в самом деле свинские. Вот и приехали!

Антонио грызут сомнения. Ведь он умеет петь и играть на гитаре. Это же верный кусок хлеба. А много ли проку с того, что он кончил институт и стал учителем? Он не в штате, и даже помощником учителя его не берут. Он учитель начальной школы, которую еще надо создать. А если никто из ребят не захочет заниматься или не перейдет, скажем, из третьего класса в четвертый, прощай государственное пособие, тю-тю денежки, которые он из своего кармана выложил. И старики родители, выходит, зря ему помогали, отдавали свои последние лиры. Антонио чувствует себя настоящим преступником. Да, но, с другой стороны, разве можно держать ребят в этом свинарнике без окон, без света, без воды?