Диночка нежно и умело обмыла все лицо, вытерла, чем-то присыпала и полотенцем туго затянула, так что только один глаз и остался.
— Они остаются у нас, сказала — Диночка тощему Исааку, который не отрывался от своей починки.
— Угу, — гукнул тот и мотнул взъерошенной головой.
— Ты не забыл, Матвей, своего номера? А этот что будет делать? Он такой обломистый, как медвежонок.
Дина схватила Кольку за плечи и раза два перевернула, рассмеялась тонким смешком.
— Как медвежонок неученый.
— Не бойтесь, Диночка, — заговорил Мотька, — я его обучу. Мы придумаем что-нибудь, а пока помогать будет билеты обрывать или что.
Дина нахмурила брови.
— Вы ведь есть, наверно, хотите. А у нас… Исаак, у нас ничего нет?
— Угу, — опять гукнул мрачный Исаак.
Колька вдруг вспомнил, что хочет есть.
Прямо сил никаких больше нет терпеть.
— А, черт! — досадливо дернулась Диночка, — собачья жизнь.
Потом что-то придумала. — Погодите, сейчас попробую.
Она накинула на плечи большую коричневую тряпку и быстро юркнула из палатки на площадь.
Исаак поднял глаза на мальчиков, покачал головой, сказал:
— Плохо, совсем плохо, — и опять углубился в свое шитье.
Колька прислонился головой к стенке, побитый глаз жгло, как огнем, голова кружилась, казалось, не дождется, когда Дина вернется.
Времени прошло немало, наконец легкие раздались Диночкины шаги.
— Нате, ешьте скорей.
Она сунула им большую белую булку.
— Откуда? — спросил Исаак.
Диночка нахмурилась.
— Я… украла на базаре… не для себя же, — потом улыбнулась вдруг — Там гнали пленных красных… торговки все головы вывернули… Я быстро цапнула… ищи ветра в поле.
Исаак покачал головой.
— И так на нас косятся.
— Пусть косятся, не умереть же с голоду. Колька и Мотька молча ели, совесть за украденную булку их нисколько не мучила.
— А вы сами, — неожиданно сказал Колька и протянул Дине горбушку.
Та поколебалась, но взяла.
— Догадливый, спасибо.
Собачонки вертелись под ногами, просительно виляя хвостиками, дали и им по кусочку, не забыли и Исаака.
Сразу стало веселее и уютнее, только спать хотелось до смерти.
— Ну, идите в кассу спать, — скомандовала Дина, будто умеющая угадывать все мысли.
Забрались в маленькую клетушку и разлеглись.
— У Диночки брат в красных, она нас потому так и жалеет. — Добрая девчонка, — сказал Мотька.
Мгновенно заснули, будто тяжелая крышка сундука над ними захлопнулась.
А когда проснулся Колька, показалось, что попал в волшебный замок — понять ничего не мог.
Горела палатка блеском пяти огромных ламп, на скамейках много народа сидело, девок, парней и польских усатых солдат.
Мотька у дверей стоял и важно покрикивал:
— Билеты прошу приготовить, билеты, прошу пана.
На галдарейке сидел седой старик и грустное, что-то жалобное выводил на плачущей скрипке. А потом тряхнул головой, и заплясала скрипка разудало, громко, прямо, ноги на месте не стоят, плясать хочется.
Выскочил мальчишка в синем матросском костюме, завертелся, запрыгал, волосы только вились под круглой лихо заломленной шапочкой с ленточками. Знакомым показался Кольке мальчишка.
— Ба, да ведь это не мальчишка, а давешняя Диночка!
Улыбались губы, покраснели щеки, только глаза, блестящие, как электрические фонарики, такие же строгие и печальные.
Захлопала публика, заорала, польские офицеры победно усы покручивали, выбегала Диночка, кланялась, но гордо так, сердито.
Потом в желтом балахоне, с лицом, мелом вымазанным, выбежал Исаак— только по носу длинному и рукам нескладным можно было узнать, — запищал тоненьким смешным голосом, задергался, рассказывал что-то, от чего вся публика ржала: с мест от смеха валились.
После Исаака два парня с голыми руками и ногами гири тяжелые поднимали, друг другу на плечи становились и много других штук показывали.
Затем опять Диночка выбежала в розовом платье, красивая и нарядная, с длинным хлыстом в руках; за ней собачонки, которые давеча Кольку с Мотькой за ноги хватали. На собачонках платьица с бантиками. Дина их плясать и кувыркаться заставляла.
Исаак длинную смешную песню пел, парни опять выходили, схватывали друг друга поперек, боролись, еще раз Дина выбегала с бубном, пела грустную песню о разлуке, о милом доме.
У Кольки в носу защекотало: вспомнил и мать, и отца, и дядю Васа — всех вспомнил.
Кончилось представление. С веселым гулом повалила публика из палатки.
Читать дальше