Айвен Саутолл - Мэтт и Джо. А что же завтра?

— Мама, мама, мамочка! Где моя мамочка?

Бросаешься из стороны в сторону, плачешь, натыкаешься на огромных темных людей, чьи лица где-то там наверху, где светло.

— Где моя мамочка?

Горе, страх, отчаяние…

Пустая кабина впереди. Широкое поле заиндевелой травы вокруг. Над тобой неизмеримая светлая высота. А инструктора нет.

Ты один, Сэм, все мироздание с его законами объединилось против тебя. Ручка управления у тебя в одной руке, дроссель в другой, под ногами дрожит рулевая передача, точно нитка, на которой дергается змей в высоте. Все орудия твоего уничтожения у тебя в руках, ты сам их приведешь в действие. Шесть часов пятьдесят минут учебного времени. Довольно этого, чтобы стать летчиком? На сколько больше понадобилось, чтобы научиться ползать по кроватке?

То ли дело сидеть в щели, съежившись, втянув голову в плечи, стараясь слиться с почвой, спрятаться в углублении, зарыться поглубже, подальше, где теплая, коричневая, надежная земля… А здесь все ненадежно. Некуда податься, негде спастись. Здесь нет мамы.

На тебя льется свет, Сэм, зеленый и бестелесный, словно бы ниоткуда, сверкающий в заиндевелой траве. Пошел, говорит тебе свет. Вырули на ветер, давай полный газ и лети, говорит свет. Разве ты не летчик? Если есть на этот счет сомнения, перекинь ногу через борт, вылезай и уступи место другим.

Синее стекло небосвода, индевелая трава, и пустота, и страх, и бестелесный зеленый свет. Но ты хотел умереть с достоинством. Не для Сэма штык. Не для Сэма окопная нош, и вспоротое брюхо.

Выруливаешь на ветер, разворачиваешься, в пропеллере словно взрываются крошечные петарды, кончики крыльев трепещут, словно птичьи перья, — «Тайгер-Мот» выруливает на ветер.

Пошел, Сэм!

Какой позор будет, если инструктор возвратится к нему, шагая по траве, с каждым шагом становясь все больше и больше.

Почему в авиацию, Клеменс? — скажут ему, когда будут с позором выгонять из летной школы. Почему надо было сделать такую пакость людям, которые хотели вырастить из тебя мужчину и предоставили тебе все возможности, хотя и очевидно было, что зря. Идет война, брат, ее нужно выиграть. Вот ты и дай, кому надо, спокойно заниматься этим делом. Мы предупреждали, что ты не годишься. Предупреждали, что из таких, как ты, летчики не выходят.

И вот ты с грохотом разгоняешься по траве. Боже мой! Разгоняешься, не глядя, со слепым вызовом.

А в небе туман, и в мозгу у тебя туман, и в глазах тоже туман. Вокруг все черное, белое, серое, все грозовое, и все несется, и раскачивается, и крутится, и гнется, и летный инструктор идет вдоль фюзеляжа и берется за борт кабины, и костяшки его пальцев выступают, белея.

— Очень хорошо, молодой Сэм. Право, очень хорошо. Для первого самостоятельного вылета — отлично. Будешь летчиком. Доволен?

О, потрясающее осуществление!

Потрясающий день, навсегда — особняком, навсегда — картинка в рамке с черно-белыми краями.

За перевалом, будто читаешь захватывающий рассказ о героях-землепроходцах, и на склонах, и в долинах, и в деревнях снег все гуще, плотнее. Часы уходят на то, чтобы прорваться сквозь заносы. Мужчины орудуют топорами и поперечными пилами, двигаясь красиво и размеренно, как танцоры под стук барабанов. Где у мужчин не хватает сил, ломовые рабочие лошади тянут железные цепи, перетаскивают обломанные стволы, из ноздрей у них валит пар, словно подошло время драконов и со дня на день ожидается святой Георгий. [9] Один из подвигов святого Георгия в христианской мифологии — битва с драконом. Детишки кидаются снежками, и кричат как полоумные, и лепят снеговиков в шляпах и с рядами пуговиц по пузу, совсем как на картинках в английских книжках. Неужели это страна, в которой он родился и вырос?

— Ух ты! Мистер Хопгуд, ведь это в семь лет раз!

— Нет, Сэм, во всю жизнь раз. Я такого никогда не видел.

Но знаете, это было так утомительно. Он совсем обессилел.

— Хотите бутерброд с сыром, мистер Хопгуд?

— Хочу. Большое спасибо.

У моря в тот день снега не было. Там никогда снега не было, насколько я знаю. Со времен Великого Оледенения.

— Открой ворота, Сэм, — сказал мистер Хопгуд, — и запри их за собой как следует. Мы здесь не оставляем ворота открытыми. И потом иди за мной.

Грузовик въехал в ограду. Это был не «вулзли» и не «крайслер». Он думал, может, это «бин». А оказалось знаете что? «Тэлбот»! Вы не поверите. Он все это время нарочно не смотрел и вдруг теперь прочел, вот оно. По рессорам судя, Сэм бы сказал, что 1910 года. Понятное дело, изнутри не угадаешь. А спереди ясно написано: «Тэлбот». Грузовик пропыхтел мимо.