Айвен Саутолл - Мэтт и Джо. А что же завтра?

А инструктор сделался совсем маленьким. И далеким. Как муравей в беспредельности.

И остался Сэм один-одинешенек, и тело ему изменило, и дух изменил, и сидит он сиротливо в своем маленьком аэроплане, на котором ему нужно сейчас оторваться от земли.

Твоя очередь лететь, Сэм. Лети один, Сэм. Лети самостоятельно. К этому тебя привели все минувшие годы. К этому приготовила тебя вся твоя жизнь. Все мечты, и стремления, и неизбежность. Теперь лети самостоятельно, в одиночестве, как Берт Хинклер, на своем аэропланчике, — Хинклер, который упал и разбился насмерть в горах Италии, когда тебе было пятнадцать лёт и девять месяцев.

— Господи, — сказал Сэм, — помоги мне.

Сэма бьет дрожь, нервы в ногах дергаются, язык высох и распух, гром в ушах все оглушительнее, и все властнее воспоминания…

— Почему в авиацию? — спросила мать. — Да возьмут ли они сына вдовы, Сэм? Нашел бы ты себе занятие безопаснее, Сэм. Чем тебе армия плоха? Худо ли быть солдатом? По крайней мере, на земле есть надежда уцелеть.

— Буду летчиком, — сказал Сэм, — летчиком, и больше никем. Это не упрямство, не эгоизм, не дурь. Буду летчиком, потому что я вообще для этого на свет родился.

— Никогда не слышала такой чепухи. Сэм, ну что за чепуху ты говоришь?

— Мне всю жизнь только это и твердили. Что я должен быть мужчиной. Сжимать крепче зубы. Умереть, потому что я свободен, а другие нет. Вырасти героем. Нот я и хочу стать героем.

— Бог знает что ты говоришь, Сэм. И откуда только у тебя такие мысли?

— Не хочу, чтобы мне пропороли брюхо штыком. Я хочу умереть, сохраняя достоинство. А не истечь кровью в жидкой грязи.

— Почему в авиацию? — спросил офицер на собеседовании. — Почему сюда, когда у вас образование девять классов и ремесло? Диплом техникума по столярному делу! Разве это подходящая академическая квалификация? Лесоповал. Работа на ферме. В одиннадцать лет торговля газетами на улицах. Да господи, парень, разве это образование? Наши требования записаны черным по белому. У нас вон сколько студентов из колледжей и с университетскими дипломами дожидаются месяцами в очереди, когда можно будет приступить к тренировкам. Ну что вы против них можете предложить? Вы с вашей подготовкой научные предметы не осилите, и весу вам не хватает добрых двадцати фунтов по вашему росту и сложению. В стрелки вы не годитесь, таких долговязых в башню разве что колесом закручивать. Штурман из вас, без математики, не получится. Мало ли что явились сюда и глаза горят, это еще не основание. У вас не было условий, вот что. Никто вас за это не винит и не осуждает, но факт есть факт, фактам надо смотреть в глаза. Из таких, как вы, не выходят летчики. Можете мне поверить, вы в летчики не годитесь.

— Я буду летчиком, летчиком, и больше никем.

— Вот никем и будете. Мы можем выбирать из самого цвета нации. Вы уж простите меня за прямоту. В пилоты мы принимаем избранных. Другие не годятся.

— Вы меня примете, — сказал Сэм. — И я опережу всех. Это я вам говорю.

— Почему в авиацию? — спросил летный инструктор. — У тебя что, влиятельные знакомства, Клеменс? Дядя в департаменте военно-воздушных сил? Кто тебя устроил в летную школу? Почему не во флот? Или в Красный Крест? Или в саперы? Тебе бы тачку в руки, на ноги сапоги с подковами. Шестьдесят курсантов приняли, и кого же они мне дают? Новый подвид: обе руки левые и четыре ноги, все левые тоже.

Но летный инструктор вылез из кабины, стянул рукавицы и ясно произнес:

— Давай, Клеменс. Машина твоя. Подымай ее.

И оставил Сэма одного под синим стеклом небосвода.

Вот так, вдруг.

Настает невероятное. В руках у Сэма — руль аэроплана, а ведь он ни разу не водил автомобиля. И даже мотоцикла. Не управлял до этого ни одним самодвижущимся механическим объектом. И вот теперь стоит допустить хоть одну непоправимую ошибку, и поплатишься жизнью.

Наземные тренировки. Когда же они всплывут в памяти, вынырнут из тумана? Ты заучивал слова, Сэм, и повторял движения, покуда не затвердил их как попугай, покуда не стал выполнять все действия, как марионетка, покуда они не стали выполняться твоими руками сами, сознаёшь ты это или нет. Так тебе было велено: тренируйся, пока движения не сделаются непроизвольными, пока все не пойдет, как надо, даже если ты разучишься считать до десяти. Повторяй их наяву. Повторяй их во сне.

А инструктор? С тобой не он, а его устрашающее отсутствие. Будто собрался говорить речь перед пустым залом. Будто опять потерял маму на распродаже в большом универмаге, как когда-то в три с половиной года.