Валентина Путилина - Журавка. Радугань

— Чудной он какой-то, — засмеялся Ярошка.

Вера Николаевна посмотрела на него и велела не вмешиваться в дела взрослых. Тот промолчал, но про себя решил, что это дело не одних взрослых. Всем нравятся розы: и взрослым и невзрослым.

— Ладно, — сказала Вера Николаевна, — не горюйте. Мы с вами все равно убережем розы, если вы согласитесь помочь мне.

Алеша с Ярошкой закричали, что они готовы каждый день приходить сюда поливать и сажать розы.

Вера Николаевна сказала спасибо своим помощникам и отпустила их домой.

Они поднялись на каменный выступ. Оттуда хорошо смотреть на море и на Радугань. Выступ кажется безжизненным под палящим солнцем. Но это только кажется. Алеша увидел два бледно-голубых цветка, похожих на фиалки. Сухой ветер обдувает их, обжигает солнце. А они цветут. И дадут новую жизнь — на кончике веточки висит гроздь крошечных плодов.

— Сила жизни! — восклицает Алеша, восхищенный такой жизнеспособностью. — Постой, Ярошка, я зарисую эти цветы. И запишу кое-что.

У Алеши уже много записей о морской и горной флоре-фауне. Потом он напишет научную работу по своим записям. Прочитают учителя его работу и скажут: «Мы много видели и читали научных работ. Но вот того, о чем написал студент Алексей Шишкин, мы как раз и не знали». И они решат, что Алеша непременно станет ученым. Потому что он любит искать и открывать еще никому не известное.

Алеша кончил писать и подошел к краю выступа, посмотреть на Радугань. Сверху она на подкову похожа. А море — недвижное, сине-зеленое, над водорослями — фиолетовое.

«Фрш-фрш-фрш!» — раздалось рядом.

Две ласточки коротко поздоровались и распрощались с людьми, исчезнув так же мгновенно, как появились.

Алеша с Ярошкой ушли в тень и сели на траву. Не хотелось двигаться — жарко. Над головой перекликались птицы. Не так бойко, как весной. Но все равно слышались непрерывно разные голоса. Вот раздался нежный, тоненький.

— Флейта! — говорит Алеша. — А вот, будто схватил кто впопыхах трещотку и трещит, трещит. Каждому свой голос, своя песня.

— Вчера я рыбу чуть-чуть не поймал! — вспомнил вдруг Ярошка. — Большая! Жалко, ушла! Как акула! Я ее обязательно поймаю.

Алеша ничего не ответил. Он слушал птицу, которая выговаривала что-то долгое, одно и то же.

— Слышишь, что она говорит? — спросил он Ярошку.

— Непонятное что-то.

— А я понял. Про тебя говорит. Слышишь: «Пре-увел-ллл-и-чивва-ешь! Не пре-увел-ллл-и-чи-ввва-й!»

Ярошка рассмеялся. Верно. Что-то похожее на это слово выговаривала птица. «Пре-увел-ллл-и-чивва-ешь!» — стыдила она Ярошку. Алеша разглядел ее в листве. Сама — чуть больше воробья, а клюв длинный, вытянутый.

«Пре-у… — завела она песню, но споткнулась: заметила личинку. Торопливо проглотив ее, она продолжала укорять Ярошку: — Пре-увел-ллл-и-чивва-ешь!»

Вдруг новый голос:

«Пиить! Фиить! Пиить!»

— Какая-то заморская птица. Пить просит, — сказал Ярошка.

— Если бы она за морем жила — тогда заморская, а то она приморская, потому что здесь, при море живет, — пошутил Алеша. — Я знаю эту птицу. Она и ночью подает голос, наверное не просыпаясь. Чтобы утром сказать: «Вы слышали? Я опять всю ночь не спала».

— Смешной же ты, Алеша. Говоришь так, будто бы птицы — люди и понимают что-то.

— Иногда мне кажется, что они все понимают, — сказал серьезно Алеша. — Они умны и сообразительны, поверь. Мне мой друг Яшка-Семиряшка писал, какую удивительную птицу видел он в Мексике. Яшка-Семиряшка всего повидал, потому что плавает с научной экспедицией по морям и океанам и высаживается на необитаемых островах изучать флору-фауну. Так вот, из Мексики он писал мне про птицу интендант. Эта птица умеет сохранять запасы пищи в стволах агавы. Есть такое растение в Мексике. Сначала интендант пробивает толстый ствол агавы, чтобы он засох, а уже в сухой откладывает на хранение пищу. И когда все кругом выгорает от жары и нечего поесть, интендант достает еду из своего склада.

А то есть еще птица — шалашник. Кроме гнезда, где она живет и выводит птенцов, она строит дачу прямо на земле, где принимает своих гостей. Им хорошо на даче, вольно. Можно и повеселиться, и порассуждать о том, что в мире делается, кто как живет. Птицу шалашника называют художницей за то, что она любит украшать свою дачу ракушками и разными блестящими предметами.

Но есть птица — еще большая затейница. Перед входом в гнездо-шалаш она расстилает мох, а по мху цветы разбрасывает. Завянут одни — она сразу свежие вместо них приносит в клюве. Малайцы называют ее туканбокан, что означает птица-садовник. Очень интересные существа птицы. У них даже свои специалисты есть, как у людей. Например, птица-ткачиха, она в Индии живет. Есть каменщица — так называют нашу обыкновенную ласточку. Она так прочно строит свое гнездо, что сам каменщик позавидует ее искусству. А дятла называют плотником. Много на свете удивительных птиц — художниц и строительниц. И единственный инструмент их — клюв. Больше ничего. А у нас, Ярослав Премудрый, две руки да голова человеческая, разумная. Об этом подумай. Представляешь себе, что мы можем сделать, если захотим. Нет, я верю, что птицы — существа разумные, — повторил Алеша, будто споря с кем-то. — Они понимают доброе и злое — с чем идет к ним человек. Когда я оказываюсь один в лесу, я так и жду, вот-вот какая-нибудь птица заговорит со мной. Все они немножко люди. Правда.