Федор Каманин - Золотой рубин. Хрустальная ваза

- Ах, как хорошо у тебя тут все стало, - говорит Настя Соне. - Было хорошо, а теперь еще лучше и красивей стало.

- Надо и мне от людей не отставать, - говорит Соня, - ведь я тоже соревнуюсь. А ты посмотри-ка, сколько нового за это время прибавилось! Смотри, вот это работа твоего Машины. Он в соревновании здорово отличился, на выставку попал даже.

Настя смотрит на кувшин. Да, тот самый, который Машина сделал, а она в печь отнесла.

Но сейчас ей не до кувшина, она ищет глазами вазы. И не дорогие, с алмазной гранью и гравировкой, а те, которые подешевле, с росписью на стекле.

Батюшки-матушки мои, сколько же их тут! И какие же они все красивые! Почему же этот Любин учитель говорит, что нужно отталкиваться от них и новое придумывать, когда и эти так хороши, что и глаз от них не отвести?

Настя так и говорит Соне:

- Соня, а зачем это придумывают новое, когда и старые хороши?

- Ну как это «зачем»? - улыбнулась Соня. - Как бы старое хорошо ни было, а новое нужно, и такое, чтоб лучше старого было.

- А я вот просто и не понимаю, что можно лучше придумать того, что есть тут на твоей выставке?

- Ну, это ты не понимаешь, а настоящий мастер-живописец понимает, как по-новому расписать вазу. Ведь и эти вазы не сразу появились, а постепенно. Один мастер дал такой образец, а другой - иной. Вот так они и накопились помаленьку. А ты зачем это спрашиваешь?

- А просто так. Я вот сейчас подумала: как бы можно было расписать по-новому вазу, чтоб она не хуже этих была?

- А уж это я не знаю, - говорит Соня, - это забота художника и мастера. Я знаю только, что на вазах роспись все больше цветами да листьями. Да ты и сама это видишь. И не плохо ведь получается?

- Да, Соня, это хорошо. Но везде цветы, цветы, прямо в глазах рябит.

- Так то на выставке, а когда одна ваза на столе, то не зарябит, - улыбнулась Соня.

- Нет, это все-таки не то, - раздумчиво говорит Настя.

- А кроме цветов, ничего ты не придумаешь, - говорит ей на это Соня. - Только цветы идут к таким вазам.

- Нет, почему же? А ежели бы, скажем, одну веточку березы, с желтенькими листьями, как осенью, пустить от ножки к краю наискосок или метелочкой врозь раскинуть? - говорит Настя.

Соня задумалась.

- Да, это тоже хорошо будет. Хорошо и сосновую ветку нарисовать. А зачем все-таки тебе это? - спрашивает Соня. - Почему ты так интересуешься этими вазами?

- Да так, любопытно мне просто, - уклоняется от прямого ответа Настя. - А как ты думаешь, Соня, а если хоровод на вазе нарисовать?

- Ну, что ты это? Там одна девка сарафаном всю вазу займет, а это некрасиво будет.

- Нет, рисовать нужно маленькие-маленькие фигурки, баб и девок, чтобы издали можно было подумать - цветы это, а не хоровод. И ты представь: в вазу налили чистого меду, желтого, как янтарное озеро, а вокруг озера водят хоровод.

- Да, пожалуй, и так тоже хорошо будет, - согласилась Соня.

Разговор с Соней не помог Насте. Она все-таки не знала, что выбрать, что лучше.

А время идет, день за днем так и катится. Нужно что-нибудь да начинать.

Настя пошла в лес, сломала веточку сосны, сучок у березы. Сосновая ветка с длинными иглами, голубовато-зелеными, с маленькими коричневыми шишками была на заглядение. Но ей не уступала и ветка березы с редкими, золотыми от морозов осенних листьями, вот-вот готовыми отлететь. А перед глазами хоровод подруг, сарафаны, платки разноцветные, с нежными оттенками.

«Что лучше? Что красивее?» - мучится Настя день за днем, даже ночами не спит.

Люба ничего ей не говорит, только смотрит иной раз пытливо.

Прокоп Машина оставил Любу в покое, к Насте приставать начал.

- Ты что это нос повесила? - спрашивает он Настю.

- У нее нос не висит. Это у тебя трубка в зубах день и ночь торчит, - заступается Люба за Настю.

- Нет, висит, я вижу. Даже знаю почему, - говорит Машина.

- Ну, почему? Ну, почему? - горячится Люба.

- Работать ей надоело, деревню вспомнила.

- Вот уж угадал! Много ты больно понимаешь, старый Паровоз!

- А ты вагонетка пустая, - ворчит Машина.

Его начинало разбирать зло. Как же?.. Все хорошо было, все порядком шло, а теперь вот что выходит? Люба злая, Настя задумчивая. Чего им нужно, спрашивается, от него? Скажи толком, он все им предоставит, а нечего дуться. Какие такие дела у них завелись секретные, хотел бы он знать?

Но узнать никак нельзя было - девочки молчали. И ваза молчала, тихо стояла на Любином столике. Машина видел вазу, спросил даже Любу, откуда она взяла ее. Люба отвечала, что это школьная, она скоро опять отнесет ее обратно.