Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

— Право на борт! — скомандовал сдаточный капитан.

— Есть право на борт! — ответил совсем близко от ребят рулевой и переложил руль, как было приказано.

— Прямо руль!

— Есть прямо.

Буксирные суденышки отстали. Теплоход шел теперь один.

Воздух дрогнул, прозвучали три долгих гудка — густых и торжественных, как струна контрабаса в оркестре.

— Прощаемся с землей, — тихо сказал Антон.

…Мы прощаемся с заводом, мы уходим, прощай, земля. Суда у заводских причалов отвечают нам прощальными гудками…

Антон обернулся к Жоре. Глаза у Короля мечтательно горели.

Еще один торжественный гудок и один последний ответ.

— Слева — бочка, справа — буй! — сказал сдаточный капитан. — Вода высокая, идем медленно, сносит течением. Особое внимание. Лево на борт!

— Есть лево на борт. На борту, — ответил рулевой.

Нет, он не ворочал огромный руль огромного судна. Он легко поворачивал лишь маленький штурвал, а невидимое автоматическое устройство послушно перекладывало огромный руль.

Два коротких гудка — значит, повернем влево.

Три коротких гудка — судно работает назад, маневрируя.

Один короткий гудок — повернули вправо.

Это морские сигналы — если поблизости есть другие суда. Это мы, мы, мы подаем морские сигналы! Их знают все теплобережные ребята, кто не знает, тот просто сухопутная лягушка.

«Народный комиссар» разворачивается. Вот он, рейд.

Сейчас от морского простора судно отделяет только каменная грудь волнореза. Он потому и называется так, что режет волны, бегущие с открытого моря, не дает им раскачивать корабли на рейде и в судостроительной гавани.

Мы отдаем якорь. Вот, слышите, по правому борту грохочет цепь? По левому борту — цепь, второй якорь. Сейчас поднимем на носу, на штоке черный шар, всем кораблям сигнал: судно стало на якорь! А завтра в полдень мы возьмем курс в открытое море. Мы! Мы!..

Вовсе не мы. Слышите звук мотора? Это за нами уже выслали заводской катер. Сейчас скажут: «Дорогие гости, пора на берег».

Но капитан Веселов обернулся к ним:

— Прошу дорогих гостей подождать меня на палубе.

Тогда у них выросли крылья, они понеслись по трапу так, что ступени загудели. Они, как можно тише, кричали: «Ура! Да здравствует наш капитан!» — и не догадывались, что два капитана, штурман, помощник и рулевой покатывались со смеха, слушая стук, гром и победные крики.

Они мигом смолкли, когда капитан вышел на палубу. Он был сейчас строг и торжествен, это сразу передалось ребятам. И они, из скучившейся «отары овец» вмиг превратились в ладный строй, и Колотыркин втянул живот, чтоб никто не шепнул: «Подбери пузо!»

Капитан Веселов подошел. В его руках был прозрачный ларец. В нем, укрепленный обрезком красной ленты, той самой, за которую судно было пришвартовано к заводскому причалу, лежало… там лежало… обыкновенное горлышко от бутылки «Советское шампанское» с отбитыми краями.

— Уважаемые ребята, — сказал капитан. — У нас, моряков, есть наивная, но очень древняя традиция. Спуская со стапелей на воду новое судно, его благословляют в плаванье таким устаревшим способом: о его нос разбивают бутылку с шампанским. Мы, экипаж судна, вручаем вашему отряду этот сувенир.

Все зааплодировали, а Вяч деловито сунул дорогой подарок себе под локоть.

— Я понесу.

Зная его любовь к сувенирам, Лесь отдал ларец девочкам.

— А теперь, перед расставанием, я расскажу вам о человеке, чье имя носит наше судно, — сказал капитан. — Имя народный комиссар рождено революцией, ребята.

Это была трудная должность в очень трудное для страны время. Вы о нем знаете из истории — первые годы Советской власти. Разоренная войной, наша молодая республика голодала. Дети умирали от истощения. Каждый ломоть хлеба был драгоценен, каждая горсть крупы и глоток молока, потому что они могли продлить хоть еще на один день хотя бы еще одну человеческую жизнь. Нужно было накормить маленьких и взрослых; и бойцов, сражавшихся с интервентами; и рабочих, восстанавливавших заводы. И надо было дать зерно в каждую, самую дальнюю, глухую деревню, чтоб народ мог и посеять и дожить до нового урожая.

А где взять зерно, хлеб, если его не было?

Был хлеб! Был! Тут, в голодающей стране! И не заграничные враги, а свои, внутренние враги республики, деревенские богатеи, кулаки, спекулянты, прятали огромные запасы зерна, закапывали, перепродавали хлеб тайком, а если не могли утаить — гноили, сжигали, лишь бы не достался народу и его молодому рабоче-крестьянскому государству!