Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Стало тихо, потом Вяч сказал вздрагивающим голосом:

— Пожалуйста, не надо в милицию… Вы меня лучше отдайте ему на поруки. Он из меня человека сделает. Точно! Он сам обещал!

В комнате зашумели, заговорили. Начальник штаба ответил:

— Ох и хват же ты, братец! Уж и не знаю, получится ли из тебя человек.

Лесь понял: Колотыркину не верят. Совсем больше не верят.

— Из него получится! Получится! Потому что в нем два Колотыркина сидят: один очень добрый-добрый!..

Все обернулись на звенящий тревогой мальчишеский голос. Лесь стоял на пороге, беспокойной рукой сжимая галстук у горла. У его ног Щен улыбался зубастой пастью.

Начальник штаба вышел из-за стола:

— Все в порядке, Лесь Мымриков. Ты не волнуйся. Уважаемые товарищи, забирайте ребят по домам.

Было темно. Моросил дождь. Вяча проводили домой. Сдали прямо в руки его маме. Анна Петровна велела Антону и Жоре ждать ее на улице. И хотя Вяч сказал: «Я лучше сам пойду», она вошла с ним в дом. И как только вошла, сквозь стену, оплетенную виноградом и густые ветки хурмы, из освещенных окон дома понесся шум и крик.

— Люди добрые! Что ж это делается на белом свете! — голосила мать Вяча.

Соседи стали выглядывать из своих домов:

— У Колотыркиных ругаются. Горластая эта Колотыркина.

Но ни одна горластая не в силах заглушить Анну Петровну.

Такая там шла перепалка, что Жора и Антон только переглядывались.

— Она у меня как милочка все выслушала и проглотила, — победно заявила Анна Петровна, выйдя за калитку. — Я ей все припомнила. И как она его на рынок торговать таскала и учила с отдыхающих драть побольше. Кем, говорю, он после этого у тебя вырастет? — И еще долго она обмахивалась платком, пока не рухнул с неба шумный дождь, не охладил ее пылающее лицо.

А товарищ Мосолов и партизан Бутенко А. Н. уже были у Леся дома. Тетка Гриппа командовала на кухне и за столом. Мосолов расхаживал по комнате. Увидал фотографию мамы Али в рамке из цветных ракушек.

— Варя! — сказал он.

— Это моя мама Аля, — поправил Лесь.

Мосолов в волнении держал снимок в руках.

— Похожа удивительно… Одно лицо… Думал — твоя бабка. Чудно произносить слово такое: бабка. Погибшие, Лесь, навсегда остаются молодыми. А твою маму я помню такусенькой. Дед ей люльку сплел из прутьев…

Лесь подумал: «Дед, приезжай скорей».

Тетка Гриппа резала хлеб. Сказала:

— Вдруг этот малый на пруду задает вопрос, разыскивает, мол, Деда. Ну, вижу, от нашего чудака можно чего хочешь ждать. Потащилась к нему в киоск. Говорю: «Должна женщина знать, кому жизнью обязана! Чтоб она и ее дети любили и уважали». Так, знаешь, что он ответил? «Зачем заставлять насильно любить и уважать? Дай, говорит, Агриппина, людям жить спокойно».

Мосолов покачал головой:

— Я бы на твоем месте ей сказал. И как у вас раньше разговор не зашел?

— А где он зайдет? В Летнем театре — она на сцене, а я — в двадцатом ряду. Захочет — плачем, захочет — смеемся, душу переворачивает. Вот тебе и все знакомство… Бросила она театр-то… Да ты не слушаешь меня?

— Прости, — спохватился Мосолов. — Все думаю: не сказал, чтоб не тревожить, не обязывать. Узнаю Дон Кихота…

Его прервал звонкий голос:

— А Дон Кихотом быть плохо?

Этот вопрос давно тревожил Леся. Анна Петровна Дон Кихотом ругается. Все ребята над рыцарем Печального Образа смеются, прямо покатываются. Да и Лесь тоже! Но ведь он смелый, добрый и справедливый, хотя и смешной.

— Кто он по правде? — волнуясь, спросил Лесь. — Он чудак? Или он герой?

Мосолов заинтересованно поглядел на Леся.

— А ты как думаешь?

— Герой, — сказал Лесь. — Только если герой, так зачем он чудак? Даже досадно за него! Все над ним хохочут. То с баранами сражается, то…

— Жалеешь? — Мосолов прищурил лукавый глаз.

— Жалею! Да!

Его горячность тронула Мосолова.

— Он все равно — победитель, Лесь.

Тетка Гриппа басисто засмеялась:

— Хорош победитель, живого места на нем нет, — и вышла на кухню.

Боевая тетка, с орденом, а про Дон Кихота думает, как Анна Петровна. Просто удивительно!

— Да, победитель! — твердо повторил Мосолов. — Три века — все жив! Презирая опасность, бьется за доброе, за справедливое. Да, и с баранами сражается! Конечно! Их довольно много на свете. И даже если сам в синяках, и даже если осмеян и не понят, все равно идет в бой, против всего, что считает злом, делает свое дело. В этом его победа, дружище, навсегда и навечно… — Мосолов засмеялся и стал тормошить Леся: — Ну, признавайся, ничего не понял? А я произнес такую длинную, такую умную речугу!..