Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Лесь видел темную улицу. Почему темную? Может, было утро, когда за ними пришли фашисты? Может, лил дождь, как сейчас, и стоял неумолчный шум воды? По камням шла колонна детей, впереди — их учитель.

— Узнав, что он мог спастись и не захотел, некоторые люди сказали, что он был чудак и Дон Кихот, Лесь.

— Что приумолкли? Ужинать! — прогудела тетка Гриппа, внося из кухни чайник. Она не знала, что в эти минуты они провожали в последний путь учителя Януша Корчака и его детей.

И вдруг Лесю представился Вяч. Взрослый Вяч взрослым голосом произнес: «Чудак!» — и погладил настоящие взрослые усы.

— Колотыркин, — вслух взволнованно подумал Лесь.

— От тебя много зависит, — сказал Мосолов.

— Я и так его колочу.

Тетка Гриппа усмехнулась:

— А он тебя?

— И он меня, — честно ответил Лесь.

И пока она раскладывала по тарелкам яичницу, он все думал и думал.

— Значит, они все были Дон Кихотами? — спросил он.

Мосолов отрицательно покачал головой:

— Нет, Лесь. Они не были Дон Кихотами. Потому что сражались не с призрачными врагами, а с настоящими. Они не натягивали на себя старинные доспехи, все их мысли и дела были устремлены в будущее. И все-таки, Лесь, в них были те же прекрасные, благородные черты, за которые человечество любит Дон Кихота и не расстается с ним уже века. Посмеивается над чудачествами, а любит и не расстается. Эти черты вновь и вновь повторяются в людях. Они бескорыстны и бесстрашны, не щадя жизни, бросают вызов злу и защищают прекрасное, как велит им совесть. И пренебрегают тем, что их считают чудаками… — Мосолов лукаво прищурился. — Говоришь, Анна Петровна ругается Дон Кихотом?

— Ругается, да!

Мосолов засмеялся и потер свой бритый затылок.

— А вот задам я ей задачу. Сообщу, что она вступает в спор с самим Алексеем Максимовичем Горьким. Знаешь, Лесь, он писал: Дон Кихот, по-моему, это лучшее, что можно сказать о человеке.

— Да, да! — радуясь, сказал Лесь. — Я люблю его, я люблю настоящего…

Лесь спал крепко. Проснулся — дождя нет, в утреннем небе серые тучи. Раскладушка пуста. Дед не вернулся. Скорей найти Вяча! Он еще ничего не знает про Деда и Маленькую девочку!

У Колотыркиных заперто. К морю, Щен, к морю!

Берег неузнаваем. Грязные волны толкутся о бетонную стенку. Черные водоросли, выброшенные штормом, спутанной гривой распластались по пляжу. На отмели не спеша перекатывается красный буй, сорванный с цепи. Вяча нигде нет.

Киоск закрыт. Сиротливо висят шариковые ручки и позавчерашние газеты. И вагончик Жоры заперт.

— Не приехал, — вздохнула Анна Петровна.

Сейчас он ей такие новости расскажет — закачается! Но не успел рта раскрыть.

— В такую непогоду мыть бутылки не дам. Ешь быстро и отправляйся домой. — Как отрезала. И молча стала кидать в тарелки сосиски. Она была сердитая, наверно, потому, что мясокомбинат не подвез фарша для чебуреков.

Ну и ладно. Ничего не стану тебе рассказывать!

Лесь съел сосиски. Мрачный пошел искать Антона.

На пляже люди завернулись в полотенце. Мотались тенты.

Радио заорало железной глоткой:

«Граждане отдыхающие! Ввиду неблагоприятного прогноза погоды, просьба отнести наверх к аэрарию лежаки и зонты».

Стал накрапывать дождь. На пляже люди прыгали, пытаясь попасть ногами в рвущиеся из рук штаны, ловя рукава. Тащили вверх лежаки, чтоб волной не смыло. Море стало темным, как чернила. У Щена ветер вздымал ухо.

Антона Лесь нашел на пирсе, он сидел на толстом кнехте и крутил цепочку с ключом от мотора. «Смелый», как и другие катера затянутый брезентом, покачивался у стенки.

— Дураков совершить морскую прогулку не наблюдается, — сказал Антон.

— Она не дает мыть бутылки, — пожаловался Лесь. — Пойдем, скажи ей, чтоб дала.

— Не имею права отлучаться. Метеоцентр дал штормовое предупреждение. Приказано суда держать в готовности.

— Ты не спасательное судно, — сердито заспорил Лесь, — ты простой прогулочный катер! Тебе не обязательно! Пойдем! — и стал толкать и тащить Антона.

Но большой, тяжелый Антон сидел упористо. Ответил невозмутимо:

— Недооцениваешь. Если где в море судно потерпит бедствие, получим приказ снять с него и принять на борт пассажиров, ясно?

— Если не пойдешь, ничего тебе не расскажу про Деда и Маленькую девочку! — крикнул Лесь.

Тогда Антон сгреб его одной ручищей и положил к себе на колени. Лесь дрыгал длинными ногами в кедах, а Щен лаял.

Улыбаясь, Антон разглядывал сверху опрокинутое лицо Леся, его синие, как у матери, сердитые глаза и две точки на носу.