Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Он подходит лагом. Его плотная тень оттесняет солнце с пирса. Нагретый бетон перестает слепить глаза, на нем поселяется влажный запах водорослей. Мальчишеские уши жадно ловят звуки с судна. Удача! Из рулевой рубки усилители выбросили обрывки команд:

— Самый малый! Стоп!..

— Отдать концы! — кричат мальчишки на пирсе.

— Эй, на юте! — кричат.

— Выбирай швартовы! — кричат.

Останавливаются двигатели, смолкает музыка. Вываливают парадный трап с поручнями. Счастливцам есть кого встречать: у Витальки мать плавает судовым коком, у Игоря брат матрос, у темнокосой девочки Зори, которая называет Леся салагой, отец главный человек на лайнере — капитан дальнего плавания Веселов. Все остальные ребята встречают всех.

Пассажиры спускаются по трапу, видят мальчишек: кто сидит верхом на швартовной «пушке», кто стоит руки в колени, как вратарь. Младшие хозяева Теплого берега. На первый взгляд, они похожи меж собой, на самом деле — совсем разные. Просто на них одинаковые жокейки с козырьками, как половины мячей: полоса белая, полоса голубая. Такие одинаковые в универмаге продавали.

Жокейка Вяча от лба до затылка утыкана значками. Двинет головой — звон. Над левым ухом достопримечательность № 1 — значок «Корабль революции «Аврора». И карманы полны разных дублей.

По трапу сходит смуглый человек. На руках у него мальчик. Круглый стриженый затылок, острые ушки, как у Димки. Рука ребенка в белой неподвижной повязке.

— Смотрите, наверное, руку ушиб.

Его молодой отец улыбается большими белыми зубами.

Вяч потряхивает головой, чтоб звенело. Пассажир снимает с груди значок — на нем боец с автоматом и снопом колосьев — и прикалывает на жокейку Вяча. Вяч шарит в кармане и дает ему взамен дубль «Ракету» на крыльях». Таких дублей у всех мальчишек без счета, их даже вместо грузил к удочкам привязывают.

Лесь шипит:

— Отдай «Аврору»!

А малыш, встретив его неостывший, сердитый взгляд, тянется и — озорник! — пальцем давит Лесю нос. Как тут не засмеешься? Лесь объясняет:

— Я — Лесь.

— Нгок! — малыш тычет себя в грудь. Он кладет руку Леся поверх белой повязки и объясняет на совершенно понятном русском языке: — Тах-тах-тах! — и, вытянув шейку, взглядывает в небо.

Сделалось тихо. Ранен. Маленький, в войне не участвовал. Просто дети играли на земле. На своей земле. Захватчики летели низко, наверно, на вертолете. Целиться было легко.

Детеныш человечества Нгок, маленький, как Димка, сказал теплобережным мальчишкам «тах-тах-тах», и земля дрогнула, небо почернело, дышать им стало нечем. Ярость охватила всех несхожих приятелей и неприятелей.

Взволнованно сопя, отстегивая значок над ухом, вперед протолкался Колотыркин. Он прикрепил «Аврору» к беленькой рубашке Нгока.

— Война — нет! — Молодой отец засиял длинными белыми зубами.

— Война — нет! — повторил Нгок и тоже показал белые зубки.

— Война — нет! — крикнули теплобережные мальчишки всем захватническим, несправедливым войнам на Земле.

— Посторони-ись! — Мимо них носильщик потащил чемодан вслед за пассажиром.

Ребята видят его спину в светлом костюме, плащ на руке и палку с набалдашником. Опирается, хотя и не хромает.

Носильщик на ходу громко объясняет, что в Сосновку, по желанию, может доставить такси или катер.

— Да нет, не укачает, море тихое. В Сосновке далеко ли? Морская, двадцать четыре? Там рядом. Чемодан любой мальчишка донесет… Конечно, если болезнь от переутомления, вам лучше бы в санаторий. У нас тут комфорт, курорт, а в Сосновке какие же удобства?

Они уходят туда, где у стенки покачиваются катера.

С трапа теплохода сходит второй кок Инчук, усаживается в тени под кормой ловить рыбу. Как раз там, где плакат: «Здесь ловить рыбу запрещено!» Мальчишки вмиг превращаются в болельщиков и рыболовов. Снасти, лески с крючками, коробки с наживкой извлекаются из карманов. Между причальной стенкой и корпусом судна в бутылочно-зеленую воду уходят капроновые струны лесок.

Инчук говорит: «Рыба шума не любит». Молчать трудно, каждому лестно, взглянув на трепещущую, сине-зеленую, серебристую добычу хоть шепотом крикнуть: «Пикша!» или: «Ставридка!», или попросить: «Я! Я! Дайте, я!» — и, кровяня пальцы, снять с крючка красноперого, злобно растопырившего плавники окунька.