Александр Неверов - Ташкент - город хлебный (с илл.)

- Слезай!

Ничего не поделаешь.

Или слезай, или говорить начинай. Мишка вступил в переговоры.

- Это, товарищ красноармеец, мальчишка из нашей деревни со мной едет.

- А ты кто?

- Лопатинский я, Бузулуцкого уезда. Еду за хлебом в Ташкент.

- Показывай документы!

- Пашпорт?

- Я тебе дам пашпорт!

А другой солдат кричит позади:

- Тащи в орта-чеку!

Екнуло Мишкино сердце:

- Достукались!

Сережка - ни живой, ни мертвый.

Схватил солдат его за руку - инда в плече дернуло.

- Сопливые мальчишки! Транспорт только уничтожаете…

Вот тебе раз! Поехали за хлебом в Ташкент, попали в орта-чеку. А орта-чека, не иначе, судить будет. Слыхал Мишка такое слово от мужиков - не больно хвалили. Если солдату сунуть маленько - денег нет. Плакать нарочно - не поверит. И поезд уйдет. Вертится Мишкина голова с разными мыслями ничего не придумаешь. Увидал - Сережка хнычет, на хитрость пустился.

- Чего же ты нюни распустил? Чай, нас не в тюрьму повели. Разберут, откуда мы такие - отпустят.

Потом солдату ласково сказал:

- С нашим братом нельзя иначе. Все мы лезем, куда не надо…

Молчит солдат.

- Товарищ красноармеец, нельзя ли нас двоих пропустить? Мы голодающие.

- Шагай, шагай, завтра поедешь.

Мишка подумал:

- Как его обмануть?

Схватил его за руку, шепчет:

- Товарищ красноармеец, мужик полез.

- Где?

- Вон там, за вагонами сел.

Глядит солдат, а на вагоне две бабы торчат, словно на счастье.

- Стойте тут!

Мишка радостно подхватил:

- Стой, Сережка, стой! Подождем товарища красноармейца некогда ему с нами возиться…

Побежал солдат баб прогонять, а народу кругом - ни души. В самый раз. Поправил Мишка мешок на спине, шепчет Сережке:

- Не кричи! Давай руку!

Сначала позади станции бежали, мимо коровьих хлевушек, в темноте натыкались на навозные кучи. Напугали собаку сонную. Залаяла собака, напугала Сережку. Выбежали около водокачки, нырнули под вагоны в самый хвост. Посидели, дальше поползли. Обнюхал Мишка руки себе, плюнул.

- Кто-то навалил тут, бесова морда! Ты не выпачкался?

- Выпачкался.

- Не хватай меня!

Выглянули наружу - ни одного человека не видно. Что такое? Народ больно далеко шумит.

- Сережка, мы не здесь ползем.

Бросились в другую сторону - тут и паровоз под самым носом.

- Вот он где!

А на паровоз мужики с бабами тихонько лезут.

- Не кричите!

Подсадил Мишка товарища, в спину толкнул.

- Лезь!

- А ты?

- Лезь, не говори со мной.

Нельзя перечить: Мишка - вожак.

Залез Сережка - наступить не знает где. Дотронулся до одного места - горячо.

- Мишка, тут печка!

- Молчи!

Вдруг, как свиснет над самой головой, как дернет, а внизу под ногами: - ф-фу! ф-фу ф-фу! - у Сережки и волосы поднялись.

- Батюшки!

Сначала тихонько ехали, потом все шибче да шибче. Ревет кто-то над самой головой, гремит, дергает, а искры так и сыпятся сверху. А ветер так и свищет в лицо, голову треплет. Эх, если опрокинется машина, вдребезги убьет, ни одного человека не останется.

Поглядел Сережка маленько вперед, в ужасе отшатнулся: навстречу - чудовище с огненными глазами, сейчас расшибет!

А чудовище мимо машины

- Жж-ж!

Все-таки не расшибло.

Ехали долго.

И никак нельзя было понять: земля бежит или машина бежит. И куда бежит - никак понять нельзя: вперед или назад. То будто вперед, то будто назад. Вся земля вертится на одном месте, а машина со всем народом по воздуху несется. На мосточках через овраги страшно гремело под колесами, и самые овраги на секунду бросались в глаза черными разинутыми ртами.

Утром легче стало.

Развернулись поля, пробежали мимо будки, мужики на лошадях, бабы, ребята, деревни.

Мишка, утомленный за ночь, крепко спал около паровозной трубы. Баба кормила ребенка грудью. Мужик с расстегнутым воротом выбрасывал вшей из-под рубахи. Другая баба кричала мужику:

- Не кидай на меня!

- Вошь я уронил!

- Где?

- Вот тут.

- Вшивый бес!

- Не ругайся, я найду ее: она у меня меченая - левое ухо разрезано, на лбу белое пятнышко…

На подъеме машина убавила ходу. Запыхтела, зафукала, остановилась.

- Приехали! - подумал Сережка. А мужик сказал другому мужику:

- Паровоз не работает.

- Значит, не пойдет?

- Винты расстроились.

Вылез человек в черной засаленной рубашке, начал стучать молотком по колесам. Вылез еще человек. Дернула машина раза два, опять остановилась. Попрыгали мужики из вагонов, бабы, и теплым ясным утром торопливо в полукруг начали садиться «на двор», недалеко от чугунки.