Александр Неверов - Марья-большевичка

Александр Неверов

МАРЬЯ-БОЛЬШЕВИЧКА

1

Была такая у нас. Высокая, полногрудая, брови дугой поднимаются черные! А муж с наперсток.

Козанком зовем мы его. Так, плюгавенький - шапкой закроешь.

Сердитый - не дай господи. Развоюется с Марьей, стучит по столу, словно кузнец молотком.

- Убью! Душу выну...

А Марья хитрая. Начнет величать его нарочно, будто испугалась:

- Прокофий Митрич! Да ты что?

- Ёашку оторву!

Она еще ласковее:

- Кашу я нынче варила. Хочешь?

Наложит блюдо ему до краев, маслица поверху

пустит, звездочек масляных наделает. Стоит с поклоном, угощает по-свадебному:

- Кушай, Прокофий Митрич, винрвата я перед тобой...

Любо ему - баба ухаживает, нос кверху дерет, силу большую чует.

- Не хочу!

А Марья, как горничная, около него: воды подает, кисет с табаком ищет. Разуется он посреди избы - она ему лапти уберет, портянки в печурку сунет. Ночью на руку положит, по волосам погладит и на ухо мурлычет, как кошка... Ущипнет Козанок ее - она улыбается.

- Что ты, Прокофий Митрич! Чай, больно...

- Беда - больно... раздавил...

И еще ущипнет: дескать, муж, не чужой мужик. Натешит сердце, она начинает его:

- Эх ты, Козан, Козан! Плюсну вот два раза, и не будет тебя... Ты думаешь, деревянная я? Не обидно терпеть от такого гриба?

2

Раньше меньше показывала характер Марья, больше в себе носила домашние неприятности. А как появились большевики со свободой да начали бабам сусоли разводить - что вы, мол, теперь равного положения с мужиками, - тут и Марья раскрыла глаза. Чуть, бывало, оратор какой - бежит на собранье.

Вроде стыд потеряла. Подошла раз к оратору и глазами играет, как девка. Идемте, говорит, товарищ оратор, чай к нам пить.

Козанок, конечно, тут же в лице изменился. Глаза потемнели, ноздри пузырями дуются. Ну, думаем, хватит он ее прямо на митинге. Все-таки вытерпел. Подошел бочком, говорит:

- Домой айда!

А она - ларочно, что ли, - встала на ораторово место да с речью к нам:

- Товарищи крестьяне!

Мы так и покатились со смеху. Тут уж и Козанок вышел из себя:

- Товарищ оратор, ссуньте ее, черта!

Дома с кулаками на нее налетел:

- Душу выну!

А Марья поддразнивает:

- Кто это шумит у нас, Прокофий Митрич? Страшно, а не боязно...

- Подол отрублю, если будешь по собраньям таскатьсяГ..

- Топор не возьмет!

Разгорелся Козанок, ищет - ударить чем. Марья с угрозой:

- Тронь только: все горшки перебью о твою козанячью голову...

С этого и началось. Козанок свою власть показывает. Марья - свою. Козанок лежит на кровати, Марья - на печке. Козанок к ней, она - от него.

- Нет, миленький, нынче не прежняя пора. Заговенье пришло вашему брату...

- Иди ко мне!

- Не пбйду.

Попрыгает-попрыгает Козанок да с тем и ляжет под холодное одеяло. Раз до того дело дошло - смех! Ребятишек она перестала родить. Родила двоих схоронила. Козанок третьего ждет, а Марья заартачилась. Мне, говорит, надоела эта игрушка...

- Какая игрушка?

- Эдакая... Ты ни разу не родил?

- Чай, я не баба.

- Ну и я не корова - телят таскать тебе каждый год. Вздумаю когда рожу...

Козанок - на дыбы:

- Я тебе башку оторву, если ты будешь такие слова говорить!..

Марья тоже не сдает. "Я, говорит, бесплодная стала..."

- Как бесплодная?

- Крови во мне присохли... А будешь неволить - уйду от тебя.

В тупик загнала мужика. Бывало, шутит на улице, по шабрам ходит; после этого - никуда. Ляжет на печку и лежит, как вдовец. Побить хорошенько уйдет. Этого мало, на суд потащит, а большевики обязательно засудят: у них уж мода такая - с бабами нянчиться. Волю дать вовсю - от людей стыдно, скажут - характера нет, испугался. Два раза к ворожее ходил - ничего не берет! Начала Марья газеты с книжками тaскать из союзного клуба. Развернет целую скатерть на столе и сидит, словно учительница какая, губами шевелит. Вслух не читает. Козанок, конечно, помалкивает. Ладно уж, читай, только из дому не бегай. Иногда нарочно пошутит над ней:

- Телеграмму-то вверх ногами держишь... Чтица!..

Марья внимания не обращает. А книжки да газеты, известно, засасывают человека, другим он делается, на себя непохожим. Марья тоже дошла до этой точки. Уставится в окно и глядит.

"Мне, говорит, скушно..."

- Чего же ты хочешь? - спросил Козанок.

- Хочу чего-то... нездешнего...

Казнится-казнится Козанок, не вытерпит:

- Эх, и дам я тебе, чертова твоя голова! Ты не выдумывай!..

А она и вправду начала немножко заговариваться. В мужицкое дело полезла. Собранье у нас - и она торчит. Мужики стали сердиться: