Анатолий Гордиенко - Детство в солдатской шинели

Кормят нас хорошо, лося недавно подстрелили, так что щи едим с мясом. Для тебя я припас маленько сухарей и сахару, передам, если кто из наших поедет в Беломорск. Остаюсь твой внук Виктор .

Ответа долго не было. Наконец прибыл конверт из Беломорска. Виктор торопливо разорвал его — чужой рукой было написано: «Бабушка Матрена Михайловна умерла»…

Зимней морозной ночью «Красный онежец» ушел в очередной поход. Виктор легко скользил на лыжах, не отставал — тяжелый сидор с другими вещмешками ехал где-то на розвальнях в обозе. Морозец хватал за щеки, ветерок легонько посвистывал над ушанкой, шаг был широкий, уверенный, мужской. На недавних лыжных соревнованиях, в которых участвовал весь отряд, Виктор был пятидесятым, в середине. Серов похвалил его, комвзвода Коросов пожал руку.

Шли знакомым маршрутом, с привалами добрались до Березова, заночевали в пустых домах, крепко натопив печи, назавтра были на «обороне». И опять обидный до слез приказ: бойцу Константинову возвращаться с обозом в Лехту для несения караульной службы.

— Да ведь мы в снегу спать будем, — говорил ему Коросов. — И не день и не два. Тут люди железные требуются, в два счета воспаление какое-либо привяжется.

…На Викторе ладный полушубок, небольшие валенки с отворотами, на голове лихая кубанка. Все подогнано, все новенькое — постарался дядя Ваня Хренов.

— Ты у нас один, сынок. Тебе полагается быть в аккурате, — смеялся он, потирая руки и с гордостью поглядывая на возмужавшего Виктора. — Недаром говорят, военная форма молодцу к лицу!

Вот таким и увидел его 12 января 1943 года приехавший в Лехту Дильденкин.

— Батюшки, не узнать! Вырос-то как, — обнимал он Виктора. — Уже, поди, комсомолец?

— Еще нет, но Миша Захаров, наш комсомольский секретарь, говорит, чтоб я готовился, скоро примут.

— Хорошо, что я сразу тебя повстречал, дело у меня к тебе, — переменил тон Дильденкин. — Принято решение отозвать тебя из отряда. Учиться тебе надо, друг. И еще, запомни этот день, Витюша: позавчера наши перешли в решительное наступление под Сталинградом, началось крушение Германии. Теперь покатим врага, как березовую чурку…

— Николай Александрович, не могу я уехать. Я еще не отомстил, я клятву давал при всех за маму отомстить.

— Отомстишь еще. Отомстишь своей учебой, трудом. На фронте взрослые должны воевать, а не дети. Вот подрастешь ты, поумнеешь и скажешь: как же вы меня, мальчишку, под пули поставили? Дело это, Витюшка, решенное. И не где-либо, а в горкоме партии. Кравченко уже знает, я с ним по телефону говорил. Он тоже с тобой не хочет расставаться, парень хороший, говорит, растет. Ну да делать нечего, давай собирайся, день тебе на сборы…

Быстро промелькнули зимние дни в Беломорске. Полушубок Виктор сменил на черную фуфайку, кубанку — на суконную фуражку: все это выдали ему в его новом доме — школе ФЗО № 4. Учился Виктор старательно, и ему обещали дать недельный отпуск на Первомай — понимали, тянет парня к боевым друзьям. Но на носу были выпускные экзамены, и случай выпал лишь в июне. Съездил — и неудачно: отряд накануне ушел в поход.

Зато на Октябрьские праздники все были в сборе.

— Привет рабочему классу! — кричал Леша Скоков.

— Вырос-то как наш партизан! Кавалер прямо некуда, не подступись! — обнимали Виктора Оля Майорихина и Лена Власова.

— А ну-ка, самовар на стол, девушки, сухари, тушенку, фляжки давайте, — распоряжался Володя Дешин.

— Он у нас теперь командир отделения. Диагоналевую гимнастерку и ремень скрипучий со звездой на пряжке с меня требует, — хохотнул, потирая руки, дядя Ваня Хренов и незаметно запихнул в карман куртки Виктора трофейную плитку шоколада.

Стали расспрашивать Виктора о житье-бытье. Он отвечал степенно, по-взрослому, подбирая нужные, точные слова:

— Токарь я. Вот свидетельство получил, все пятерки. В школе в комсомол приняли, «Боевой листок» выпускал. После ФЗО нас многих на авторемонтный завод взяли. Выполняем заказы фронта — ЗИСы, полуторки ремонтируем. Знаете, какие приходят? Как люди — кому в сердце, кому в ногу осколком попало. К Октябрьским мы, комсомольцы, одну полуторку сверх плана на колеса поставили. Вечерами работали. Живу в общежитии. В столовке не очень сытно, но живем весело, в кино бегаем, был в театре, два раза ходил — очень нравится.

Ужин затянулся допоздна. Принесли баян, крутили патефон. Пришли две незнакомые новенькие медсестры, веселые, розовощекие, танцевали, приглашали Виктора на дамское танго, но тот краснел, опустив глаза, стыдился своих черных рук с обломанными ногтями, разбитых грубых ботинок. Леша тоже отнекивался, не оставлял его, сидел рядом.