– Ну привет, маленькие девочки, – сказал Граф Олаф таким смехотворно высоким голосом, будто и впрямь был регистратором Ширли, а не гнусным человеком, который гоняется за бодлеровским состоянием. – Как вас зовут?
– Вы знаете , как нас зовут, – резко сказала Вайолет («резко» здесь означает «устав выслушивать вздор Графа Олафа»). – Этот парик и эта губная помада обманывают нас не больше, чем ваше светло-коричневое платье и практичные бежевые туфли. Вы Граф Олаф.
– Боюсь, что вы ошибаетесь, – возразил Граф Олаф. – Я Ширли. Видите эту табличку?
– Фити! – отрезала Солнышко, что означало: «Табличка ничего не доказывает».
– Солнышко права, – подтвердила Вайолет. – Вы не становитесь Ширли только оттого, что на деревянной табличке написано ваше имя.
– Я скажу вам, почему я Ширли, – сказал Граф Олаф. – Ширли я потому, что желаю, чтобы меня называли Ширли, и невежливо этого не делать.
– По-моему, мы вполне можем быть невежливыми с таким отвратительным человеком, как вы, – сказала Вайолет.
Граф Олаф покачал головой.
– Но если вы что-нибудь невежливое мне сделаете, – сказал он, – я могу сделать что-нибудь невежливое вам , например голыми руками выдрать вам волосы.
Вайолет и Солнышко посмотрели на руки Графа Олафа и только сейчас заметили, что он отрастил очень длинные ногти, которые для маскировки выкрасил в ярко-красный цвет. Сестры Бодлер переглянулись. Ногти Графа Олафа выглядели действительно очень острыми.
– Хорошо, Ширли , – сказала Вайолет. – Вы околачиваетесь в Полтривилле с тех самых пор, как мы приехали, не так ли?
Ширли подняла руку и поправила съехавший парик.
– Возможно, – произнесла она тем же смехотворно высоким голосом.
– И все это время прячетесь в здании в форме глаза, верно?
Ширли захлопала глазами, и Бодлеры заметили, что ниже единственной длинной брови – еще одного опознавательного знака Графа Олафа – приклеены длинные накладные ресницы.
– Возможно, – сказала она.
– И вы в сговоре с доктором Оруэлл! – сказала Вайолет, пользуясь фразой, которая здесь означает: «Работаете вместе с ней над тем, чтобы захватить состояние Бодлеров». – Ведь так?
– Вероятно, – сказала Ширли, кладя ногу на ногу и показывая белые чулки, усеянные изображениями глаза.
– Попинш! – выкрикнула Солнышко.
– Солнышко имеет в виду, – сказала Вайолет, – что доктор Оруэлл загипнотизировала Клауса и это повлекло за собой ужасный несчастный случай, разве не так?
– Допустим, – сказала Ширли.
– И его снова гипнотизируют, прямо сейчас, разве нет? – спросила Вайолет.
– Не исключено, – сказала Ширли.
Вайолет и Солнышко переглянулись. Вайолет взяла Солнышко за руку и попятилась к двери.
– И теперь, – сказала Вайолет, – вы намерены нас похитить, не так ли?
– Конечно нет, – ответила Ширли. – Я намерена предложить вам печенье, как положено доброй маленькой регистраторше.
– Вы не регистраторша! – воскликнула Вайолет.
– Разумеется, я регистраторша, – сказала Ширли. – Бедная регистраторша, которая живет совсем одна и которой очень хочется воспитывать собственных детей. Фактически троих: маленькую языкастую девочку, загипнотизированного мальчика и острозубого младенца.
– Вы не можете нас воспитывать, – сказала Вайолет. – Нас уже воспитывает Сэр.
– Ах, он весьма скоро передаст вас мне, – сказала Ширли, и ее глаза ярко заблестели.
– Не говорите в… – сказала Вайолет, но замолкла, прежде чем договорить «…здора».
Она хотела сказать «…здора». Она хотела сказать «ничего подобного Сэр не сделает», но в глубине души вовсе не была в этом уверена. Он уже заставил трех Бодлеров спать в койках, расположенных в три яруса. Уже заставил их работать на лесопилке. И уже давал им на ланч лишь жевательную резинку. Поэтому, как ни хотелось Вайолет верить, что заявление, будто Сэр с легкостью передаст бодлеровских сирот Ширли, чистейший вздор, ее одолели сомнения. Она была лишь наполовину уверена в этом и поэтому произнесла только первую букву слова.
– В? – раздалось у нее за спиной. – Что значит это «в»?
Вайолет и Солнышко обернулись и увидели, что доктор Оруэлл вводит в приемную Клауса. На нем были новые очки, и выглядел он каким-то смущенным.
– Клаус! – воскликнула Вайолет. – Мы так в… – но, заметив выражение его лица, замолкла, прежде чем проговорить «…олновались».
На лице Клауса было то же выражение, что и прошлой ночью, когда он вернулся после первого визита к доктору Оруэлл. Под новехонькими очками светились круглые-круглые глаза Клауса. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно не слишком хорошо их знал.
Читать дальше