Александр Мандругин - Мальчишки из Нахаловки [Повесть]

Ребята пошли вдоль забора, и, как только им стало ясно, что часовой их не видит, начали расклеивать листовки. Теперь осталось залезть на забор и забросить пачку листовок во двор. Ребята зашли за угол, выбирая сугроб повыше, с которого можно было бы залезть на стену.

Наконец Максим взобрался Володька на плечи, ухватился за колючую проволоку, протянутую по верху стены и подтянулся. Уперся локтями в край, Володька подставил под его ноги свои руки и помог ему взобраться на стену. Максим огляделся. Насколько мог рассмотреть; эта часть двора была пустынна, даже снег не убирался. Бросать сюда листовки нет никакого смысла, проваляются до самой весны.

В глубине двора светит огонек. «Наверно, там вход в казарму, — подумал Максим, — вот туда и надо подбросить листовки». И, словно его кто толкнул, перелез через проволоку и спрыгнул во двор, увязнув по пояс в сугробе. Выбрался из него и подошел к длинному сараю. За стеной услышал, как переступают и фыркают лошади. Значит, попал к конюшне.

«Хорошо бы пробраться туда и разложить листовки в ясли. Придет казак за лошадью, а ему, пожалуйста, листовочка прямо в руки», — подумал Максим. Но конюшне должен быть дневальный.

Так стоял он, не зная, что предпринять. И тут в глубине конюшни услышал голос:

— Ну, ты, балуй!

Значит, дневальный не у ворот… Максим решительно шагнул вперед, потянул за ручку и в образовавшуюся щель между створками проскользнул в конюшню. Приятное тепло, пропитанное густым настоем лошадиного пота, навоза и дегтя, пахнуло ему в лицо. При свете фонарей, слабо освещавших из-под потолка помещение, Максим разглядел ряды лошадей.

— Кто там? — услышал он вдруг голос дневального и юркнул под лошадиные головы. Теперь дневальный его не увидит, можно смело раскладывать листовки в ясли. Обошел один ряд, перебежал на другую сторону конюшни.

И тут затрубил горн. «Зорю играют», — догадался Максим. Вот попался! Сейчас в конюшню набегут казаки, начнут разбирать лошадей и увидят его. Что же делать?

У конюшни простучали копыта. Максим увидел, как дневальный побежал к воротам, распахнул их и, приложив руку к фуражке, стал докладывать офицеру. Тот небрежно козырнул, бросил повод дневальному и ушел. Дневальный ввел лошадь офицера в конюшню, привязал к крайним яслям, а сам вышел за ворота.

Со двора доносился все нарастающий гул голосов. Через открытые ворота Максиму видно было, как из казармы выбегали казаки и строились поэскадронно. Что же делать? Через несколько минут казаки будут здесь. Спрятаться негде.

«Эх, была не была! Или пан, или пропал!» — чуть не вслух сказал себе Максим, вышел из укрытия, отвязал офицерскую лошадь и, вскочив в седло, изо всех сил ударил ее поводом. Лошадь рванулась так, что Максим едва успел наклониться и спастись от удара о притолоку. Только бы проскочить ворота, а там — улица, свобода! Максим смутно видел, как мелькнули казаки перед казармой, и, только оказавшись на улице, услышал голоса: «Держи, держи его!» Прогремел выстрел, где-то рядом тонко просвистела пуля.

«Ушел! Ушел!» — радостно кричало все внутри Максима. Отличный офицерский конь, разгоряченный ударом, легко мчал его по середине начавшей сереть в предутреннем свете улицы, и редкие прохожие удивленно смотрели на необычного наездника.

«Куда скакать? По Телеграфной улице? Но там живут Воронины, увидят — выдадут. В Нахаловку вообще нельзя: за ним, конечно, сейчас гонятся, и он приведет за собой погоню домой. Куда же тогда? На остров! Там не найдут». И Максим повернул лошадь кружным путем, по глухим улицам.

Миновал Слободку, выехал в поле. Перебрался через железнодорожную насыпь и, оставив в стороне Нахаловку, поднялся на горку. Огляделся.

Но что это? Из Слободки скачут десятка два всадников. Неужели напали на его след? Максим тронул лошадь в бока каблуками, и она послушно стала спускаться с горы в лес, к Сакмаре.

В лесу стало тише, теплее, повалил густой снег.

«Это даже лучше, следов не будет», — подумал Максим. Он себя чувствовал совсем хорошо. Вот только ноги, особенно коленки, ломит от холода. Но ничего, все идет отлично, не сбиться бы только с дороги.

Вдруг лошадь резко остановилась, Максим едва не вылетел из седла. Лошадь передними ногами стояла на самом краю обрыва. Ага, значит, Сакмара.

— Ну, друг, смелее, — сказал Максим и решительно направил лошадь по чуть приметной тропинке, наискосок спускавшейся по обрыву. Послушная его руке лошадь сошла на отлогий берег и пошла по занесенному снегом льду Сакмары. Максим начал энергичнее погонять. Лошадь перешла на рысь и вдруг опять встала. Максим разглядел впереди совершенно чистую от снега полосу льда: это та самая быстрина, по которой они летом переходили вброд реку. Но ведь сейчас Сакмара скована морозом, чего ж лошадь испугалась?