Олег Добровольский - День славы к нам идет

Она подошла к повозке, и кучер с черными усами, протянув руку, помог ей взобраться. «Хочешь, Николетта, проводить меня немного, прокатиться, — предложила женщина. — Хоть вон до тех кипарисов. Это недалеко. Ты быстро вернешься назад». Девочка согласилась. Она влезла в повозку и села рядом с доброй тетушкой, подарившей ей бусы. Кучер с места стал погонять лошадь. Повозка понеслась, громыхая по каменистой дороге.

Они не остановились у кипарисов, промчались дальше. Женщина крепко держала рукой Николетту, прижимая к себе. Девочка стала кричать и вырываться. Она укусила похитительницу в руку, и та, вскрикнув от боли, влепила ей пощечину…

Город остался позади. Дорога была безлюдна. Николетта поняла, что ее обманули, завлекли хитростью, но для чего это сделано, с какой целью, чего хотят от нее, зачем ее похитили, она не знала.

А между тем ничего таинственного тут не было: мошенница, воровка по кличке Сова, появившаяся в этой местности, решила подыскать себе маленькую помощницу, и выбор ее пал на дочку нотариуса Леблана, о котором она предварительно выведала все, что было нужно. Ей легко удалось выполнить задуманное, и теперь она радовалась, увозя свою жертву все дальше и дальше от дома.

Примерно через час повозка остановилась у подножия холма, поросшего деревьями. «Приехали…» — сказала Сова. Николетта, сойдя на землю, бросилась бежать, но женщина быстро догнала ее, схватила и потащила к повозке. «Не будь дурочкой! — сердито проговорила она, сжав, будто клещами, запястье девочки. — Ты должна хорошо себя вести и слушаться меня, подчиняться во всем, делать то, что я прикажу. Тогда и тебе будет хорошо. Если же ты станешь противиться, поступать по-своему, выходить из повиновения, то сама пожалеешь об этом. Я с тебя три шкуры спущу… Отныне мы будем жить вместе, не расстанемся, куда я — туда и ты, поняла?» — «Зачем вы увезли меня? — всхлипывая, глотая слезы, спросила Николетта. — Отпустите меня… Отпустите, пожалуйста…» — «Нечего хныкать, — оборвала ее Сова. — Я обхаживала тебя, привезла сюда не для того, чтобы выпустить, как пташку, на волю. Будешь работать! Я тебя воспитаю, как надо…» И женщина вся затряслась от грубого отрывистого смеха. Она сбросила маску: пропали елейный голосок, добродушие. Перед Николеттой стояла авантюристка, с выпученными глазами и крючковатым носом.

Сова расплатилась с владельцем повозки, и тот, подкрутив темные усы и даже не взглянув на плачущую девочку, уехал. Женщина повела Николетту за собой. Они вошли в лес, стали подниматься по тропинке в гору. Здесь росли дубы, каштаны; среди темновато-серых камней бежал прозрачный ручей, терявшийся где-то внизу, в зеленых зарослях кустарника и папоротника.

Они провели в пути целый день. Поднявшись на гору и спустившись с нее, пришли к вечеру в небольшой городишко. Здесь прожили несколько дней. Потом Сова отправилась с Николеттой в другой город, где была ярмарка. Она заставила девочку попрошайничать. Сначала Николетта наотрез отказалась. Сова заперла ее в чулан и два дня не давала есть. Девочка вынуждена была согласиться. Воровка велела ей раздеться и надеть изодранное платье. Она разлохматила ей волосы, посыпала дорожной пылью и стала учить, как надо клянчить у прохожих.

«Протяни руку, — сказала она, — и жалобным голосом: «Подайте на пропитание, пожалейте сироту! У меня ни отца, ни матери…» — «Я так говорить не буду! — заупрямилась Николетта. — У меня есть отец…» — «Вот глупая девчонка! Не все ли равно? Это для того лишь, чтобы разжалобить людей. Впрочем, если уж так хочется, не говори, что у тебя нет отца…»

Николетта собирала подаяние в городе и на ярмарке. Все добытое за день отдавала Сове, которая нередко обыскивала ее: вдруг помощница утаит несколько лиардов…

Сове хотелось, чтобы Николетта начала воровать. Раз она поручила ей снять белье, развешанное на одном дворе. Девочка не подчинилась, сказала, что никогда не станет воровкой.

«Ах ты гордячка! — разозлилась Сова. — Я ее кормлю, даю кров, а она, видите ли, такая тонкая и благородная особа, что не может протянуть руку и взять с веревки несколько простынь и сорочек… А я что, по-твоему, воровка? Да, я беру то, что плохо лежит, что без присмотра. У каждого свое ремесло. Мое ремесло меня кормит, не дает сдохнуть с голоду. Кормит, кстати, и тебя, негодница! Раз мы, воры, существуем, значит, мы нужны. На этом свете все связано между собой. Не будь воров, не было бы жандармов и судей… Мы кормимся за счет простаков и зевак, а жандармы и судьи кормятся за наш счет… Учу, учу я тебя разуму, да ты, бестолковая, ничего не хочешь понять…»