Шарон Крич - Две луны

Ещё он сказал, что этот переезд необходим, чтобы мы получили урок отваги и мужества. И это прозвучало ужасно знакомо.

Похоже, в итоге я просто выдохлась. Я больше не закатывала истерик. Я не участвовала в упаковке вещей, но когда пришло время, я села в машину и отправилась вместе с папой в Юклид. Я не ощущала в себе ни отваги, ни мужества.

Когда я рассказывала бабушке с дедушкой историю Фиби, я ни о чём из этого не упоминала. Они и так всё знали. Они знали, какой мой папа хороший парень, они знали, что я не хотела уезжать с фермы, и они знали, что папа считал, что нам необходимо было уехать. Также они знали и то, что папа много раз пытался объясниться со мной по поводу Маргарет, но что я ничего не хотела слышать.

В тот бесконечный день, когда мы с папой уехали с фермы и отправились в Юклид, я желала одного: чтобы папа не был таким уж хорошим парнем, и тогда мне будет кого обвинить в том, что мама от нас ушла. Я не хотела обвинять её. Она была моей мамой, она была частью меня.

Бабушка поинтересовалась:

– На чём мы остановились с Пипи? Что произошло?

– Что с тобой, крыжовничек? – удивился дедушка. – Змея откусила тебе мозги?

– Нет, – возмутилась бабушка. – Никто мои мозги не кусал. Я просто запамятовала.

– Давай прикинем, – сказал дедушка. – Кажется, Пипи хотела, чтобы ты рассказала папе, что миссис Кадавр и мистер Биркуэй зарубили её мужа?

Да, именно этого Фиби и хотела, и это я и пыталась сделать. Как-то в воскресенье, когда папа снова листал альбомы с фотографиями, я спросила, много ли ему известно про миссис Кадавр. Он сразу встрепенулся:

– Ты готова поговорить про миссис Кадавр?

– Ну… я кое о чём хотела поговорить…

– Я давно хотел тебе объяснить… – начал папа.

Я сразу его перебила. Мне не нужны были его объяснения. Мне нужно было его предупредить.

– Мы с Фиби видели, как она рубит кусты и складывает в кучу у себя на заднем дворе.

– И что в этом может быть плохого?

Папа явно не желал ничего понимать. Я решила зайти с другого бока.

– У неё голос, как будто шелестят мёртвые листья, и жуткая причёска.

– Понятно.

– И ещё человек, который к ней приходил…

– Сэл, это уже выглядит как подглядывание.

– Я считаю, что мы не должны больше к ней ходить.

Папа снял очки и долго протирал их краем рубашки – минут пять, не меньше. Наконец он сказал:

– Сэл, ты пытаешься удить рыбу в небесах. Твоя мама уже не вернётся.

Выглядело это так, будто я ревную к миссис Кадавр. Сейчас, в спокойном взгляде моего папы, всё, что Фиби наговорила про миссис Кадавр, казалось глупостью.

– Я бы хотел объяснить тебе про неё, – повторил папа.

– Ох, ладно, не важно. Проехали. И мне не нужны твои объяснения.

Позднее, когда я готовила домашку, то так задумалась, что стала рисовать на полях учебника по английскому. Я нарисовала женскую фигуру с жуткой причёской, страшными глазами и удавкой на шее. Я нарисовала дерево, набросила на него удавку и повесила её.

На следующий день я с особенным вниманием следила за всеми пируэтами, которые мистер Биркуэй выписывал в классе. Если он действительно убийца – то весьма симпатичный. Я всегда представляла себе убийц мрачными и отталкивающими типами. Я надеялась, что мистер Биркуэй влюбится в Маргарет Кадавр, и женится на ней, и возьмёт её к себе, так что мы с папой сможем вернуться в Бибэнкс.

И ещё я к собственному удивлению обнаружила, что мистер Биркуэй всё чаще напоминает мне маму – или по крайней мере ту маму, которой она была до того , как её одолела печаль. В них обоих – и в маме, и в нашем учителе – постоянно чувствовалось желание и готовность восхищаться – настоящая одержимость – словами и историями.

В тот день, пока мистер Биркуэй рассказывал нам о греческой мифологии, я в грёзах наяву вспоминала маму, любившую книги не меньше, чем живую природу. Она вечно таскала с собой карманные книги и частенько во время наших прогулок устраивалась прямо на траве, чтобы почитать вслух.

Больше всего мама любила индейские легенды. Она знала наперечёт всех индейских богов: кто распоряжается громом, а кто сотрясает землю – и про мудрых воронов, и коварных койотов, и о тёмных душах. Её любимыми историями были повествования о тех, кто вернулся после смерти в облике птицы, или реки, или коня. Она даже знала одну старинную легенду о воине, вернувшемся в виде картофеля.

Я очнулась в ту минуту, когда мистер Биркуэй спрашивал: